Николай Князев - Владигор. Римская дорога

— Не думаю, что дела у них пойдут удачно, — заметил Владигор. — Скорее всего, они разорятся, и ты получишь назад и свое поле, и своего паразита.

— Своего клиента, — поправил его Гордиан. — Не стоит пренебрежительно отзываться о полноправном гражданине, кто бы он ни был. К тому же этот человек показался мне деловым парнем, не бездельником — он даже завел себе маленькую мастерскую, но дело в том, что снять помещение в Риме чрезвычайно дорого. Возможно, на земле ему повезет больше. Я приставил к нему своего вольноотпущенника, чтобы тот помогал им в первый год и освободил на пять лет от арендной платы.

— Что за странная идея? — пожал плечами Владигор.

— Ты же сам говорил, что надо научить бездельников работать. А что может лучше приучить к работе, чем земля? Мои предки Гракхи хотели наделить всех римлян землей. Но их убили. Если всемогущие боги будут ко мне милостивы, я исполню то, чего они хотели много лет назад.

— Вспомни, чем это кончилось! — воскликнул Владигор. — Землю со временем опять скупили, и нищие вернулись в свои каморки и в очереди за хлебом.

— Сейчас иные времена — Рим почти не воюет, рабы дороги, и труд свободного может вновь обрести ценность. В Италии большую часть земли обрабатывают уже не рабы, а арендаторы — бывшие вольноотпущенники или свободные люди. Здесь главное — не сделать роковую ошибку властителя и не переусердствовать с налогами. Большие налоги могут погубить любое, самое могущественное государство.

— Какая мудрая мысль! Сам придумал?

— Нет, Мизифей подсказал.

Гордиан с минуту смотрел, как мальчишка, нашедший в земле брюкву, пропущенную рабами во время уборки, радостно верещит, вытаскивая желтый плод за вертлявый, ускользающий из рук хвостик. Вся семья тотчас разбежалась по полю и принялась азартно ворошить землю. Вскоре уже небольшая пирамидка овощей высилась рядом с оградой.

— Я предложил сенату закон, по которому все средства, поступающие в казну от налога на наследство, пойдут на закупку инвентаря и кредиты тем из горожан, кто захочет обрабатывать землю или завести свою мастерскую. И это кроме тех средств, которые по закону обязаны вкладывать в Италию сенаторы-неитальянцы.

— Новая идея Мизифея? — спросил Владигор.

— Нет, моя собственная… — отвечал Гордиан, и щеки его залила краска. — Мой отец написал поэму о своих предках Гракхах. Я не умею сочинять стихи. Я написал закон. И Сенат уже утвердил его. Ты бы видел, какие кислые были у них лица. Заседание проходило в храме Согласия, но даже это не настроило их на миролюбивый лад. Старики шипели, как разворошенное гнездо змей… Пожалуй, хуже они восприняли лишь закон, по которому гладиаторы должны сражаться только тупым оружием, и после двадцати боев их положено отпускать на свободу. Раненых отныне запрещается добивать. Контракт со свободными можно подписать только на эти двадцать боев.

Гордиан вновь едва заметно улыбнулся и бросил насмешливый взгляд на Владигора — именно синегорец потребовал, чтобы этот закон был предложен сенату. Они долго спорили, ибо Владигору хотелось, чтобы страшную забаву вообще запретили. Гордиан уже было уступил, но вмешался Мизифей и заметил, что при нынешних нравах населения в случае запрета появится иная кровавая потеха — может быть, добровольное состязание бойцов или варварских вождей друг с другом, — и назовут это новое развлечение не играми, а турниром. Неважно, как назвать, главное, что охотников посмотреть, как один человек убивает другого, предостаточно. Решили оставить бои в таком смягченном виде — все равно это был первый шаг на пути к запрету кровопролития.

— Надеюсь, МОЙ закон вернет мне популярность, которую я потерял благодаря ТВОЕМУ закону, — добавил Марк.

— Ты мужаешь прямо на глазах, — заметил Владигор.

— Нет, это не возмужание. Я еще не сделался самим собою, я все время повторяю чьи-то поступки. То по совету Сасония шляюсь по притонам, как Элагабал, то по совету Юлии распродаю вещи на форуме, как Марк Аврелий. Я не сделал ничего своего.

— Все впереди. Главное, что ты повзрослел.

— Это не так трудно, если непрерывно думать о времени, — в тон Владигору отвечал Гордиан. — Но и здесь я иду по чужим следам. Марк Аврелий много размышлял о времени. Из него мог бы выйти отличный Хранитель. Жаль, что ты с ним не повстречался. Вот послушай, что он написал: «Ты только посмотри на зияние вечности позади и на другую бесконечность впереди. Какая разница — жить три дня или три века?» Здорово, да?.. На самом деле время — вещь очень рыхлая. Оно постоянно пытается разветвиться и течь несколькими потоками, когда прошлое, настоящее и будущее сосуществуют одновременно. Чем больше оно разветвляется, тем больше непредсказуемых событий, тем неопределеннее будущее. Задача Хранителя срастить временное дерево в единый ствол, насколько это возможно. Думая о прошлом, не пытаться его вернуть, думая о настоящем, видеть его язвы и понимать причины, их порождающие; говоря о будущем, искать лишь реальные жизнеспособные побеги. Время непрерывно что-то меняет, а люди не успевают приспособиться к переменам. Раб, сделавшись свободным, в душе остается рабом, все его мысли направлены на то, как бы увильнуть от работы или насолить опротивевшему хозяину, от которого он по-прежнему зависит… Даже сын вольноотпущенника в душе — все еще сын раба и, говоря о Риме, не считает его своим домом и не желает его защитить. А вчерашний хозяин тысяч рабов никак не может сладить с новыми свободными арендаторами земли и пытается угрожать им и стращать их, как прежде рабов. И хотя все свободные граждане империи давно получили римское гражданство, Рим по-прежнему претендует на исключительность и тщится, подобно пауку, высасывать добычу из тех, кто попал ему в сети. Прошлое и настоящее перемешиваются вновь и вновь, как глина в руках гончара. А что вылепит будущее, неведомо никому… — Гордиан остановился и спросил с усмешкой: — Ну как, хорошо?

— Звучит неплохо, — кивнул Владигор.

— Это моя завтрашняя речь в сенате…

Все-таки он еще оставался ребенком, хотя сделался почти одного роста с Владигором.

За их спинами кто-то громко закричал. Владигор и Гордиан обернулись — по дороге, поднимая тучи пыли, мчался верховой. Гнедой конь был черным от пота. Гонец скакал из Рима и явно спешил. Перемахнув через изгородь, он прямиком поскакал по полю и через мгновение очутился подле императора. Ни слова не говоря, он протянул ему складные таблички с посланием. Гордиан в замешательстве глянул на Владигора, потом взял послание и, сорвав печать, прочел. Руки его дрогнули, и он едва не уронил таблички на землю.