Надежда Первухина - От ведьмы слышу!

— Не надо. Я не упаду, — заверила его я и обняла столб рукой.

Во взгляде Палача что-то мелькнуло.

— Хочешь, я подброшу побольше сырых поленьев? Они начнут сильно дымить, ты задохнешься и уже не почувствуешь, как…

— Не надо. Я хочу чувствовать все.

— Твое право, ведьма, — с сожалением сказал Палач. — Удачи тебе.

Он побежал к помосту с Судиями и принял от них горящий дымный факел. «Как в олимпийской эстафете», — совсем не к месту подумала я. Палач поднес факел к хворосту, и тот весело вспыхнул, будто только и ждал этого момента. Вспыхнул в каких-то пяти сантиметрах от моих ног.

Я стиснула зубы.

Мамочка, я знаю, что мы правы.

Ведьмы на площади завыли, страшась глядеть на высоко пылающий костер и темнеющую в нем фигурку.

— Путь Суда! — вопили они. — Путь Суда!

Сильное пламя гудело, словно органная фуга.

Мамочка, я знаю, мы победим.

Мамочка!!!»

Мой костер в тумане светит,Искры гаснут на лету…

— Она жива, — сказал один Судия, пристально вглядываясь в пламя.

— Она поет, — удивился второй Судия. — Какие странные существа — женщины. Они поют даже на костре…

— Костер ей не вредит… — начал третий Судия. — А это означает…

— Еще не время. По закону костер должен прогореть полностью.

Мать Трансценденция забилась в истерике. Остальные Великие Ведьмы, подхватив ее под руки, хотели уйти с помоста…

Но тут им путь преградил Баронет.

— Куда? — прошипел он змеей. — До окончания сего мероприятия вы не имеете права уходить. На место, грымзы!

И они подчинились. Своему бывшему подчиненному.

Ведьмы на площади выли. Только теперь их вопли сменили эмоциональную окраску. Ведьмы выли от восторга и благоговейного страха.

Потому что костер прогорал. Пламя Суда отплясало свой танец. Поленья подернулись легким белесым пеплом.

И посреди остатков костра стояла Даша Белинская.

Целая и невредимая.

Она чихнула и громко, на всю площадь, крикнула:

— Убедились?! Моя мать неповинна!

— Воистину так!!! — взвыли сестры по Ремеслу.

Палач подскочил к бывшему костру и протянул Даше руки:

— Прыгай! Через минуту всё это обрушится. Не сгорела — так поцарапаешься.

Даша не заставила себя просить дважды. Но к помосту Судий она гордо шла без посторонней помощи. Встречающиеся ей ведьмы кланялись в ноги, касались пальцами розовой, необгоревшей кожи и пышных, чуть пахнущих дымом волос…

— Она Великая! Самая Великая Ведьма! — словно волна рос по толпе шепот.

И эта волна ударила по старухам Трибунала:

— Мы больше не верим вам! Мать Трансценденция — на костер! Это она убийца! Викка Белинская невиновна!

Даша холодно смотрела на Великих Ведьм. Что-то особенное появилось в ее взгляде. Что-то, заставлявшее съеживаться и краснеть.

— Вы удовлетворены результатами Суда? — незнакомым, взрослым голосом спросила она старух. — Отныне вы оставите нас в покое?

— Да, да…

— Я беру с вас слово. Под залог ваших жизней. Я знаю, как это делается.

Великие Ведьмы вжались в кресла, но Дарья больше не смотрела на них.

— Деда! — она прижалась к Баронету и всхлипнула. — Мне так страшно было! Давай домой вернемся, а?..

Из папки «Очень личное» Дарьи Белинской:

«Вот я и сделала все, как хотела. И маму теперь никто не обвиняет. И ведьмы не орут под окнами всякую гадость. Наоборот. Вчера явились какие-то две чародейки лет по двенадцать каждая и предложили свои услуги по уборке квартиры, стирке белья и варке приворотных зелий. Я их выпроводила. Во-первых, на это Машка есть, а во-вторых…

Маме все равно не стало лучше».

После недолгого торжества по поводу Дашкиной победы в квартире Белинских снова воцарилась та тяжелая тишина, которая бывает, когда в доме находится умирающий человек. Возможно, поэтому никто из близких Вики не желал принимать гостей. Сочувствующие лица — еще один повод для тоски…

Но однажды гостей все-таки пришлось впустить.

Это была делегация ведьм, состоящая традиционно из тринадцати человек, но всех в квартиру не пустили. Тогда три самые старшие ведьмы (их Маша провела в гостиную) попросили аудиенции у госпожи Дарьи Белинской.

Госпожа Дарья в тот момент как раз смазывала детским кремом пролежни на боках у мамы, поэтому на аудиенцию явилась с видом крайне недовольным и раздраженным.

— Что вам угодно? — холодно осведомилась она у ведьм, вытирая салфеткой жирные от крема пальцы.

Ведьмы поклонились ей и протянули большой пухлый конверт.

Даша открыла конверт. Прочла его содержимое, слегка изменившись в лице. Потом посмотрела на ведьм.

— Вы действительно этого хотите? Действительно это мне предлагаете?

— Да, Великая Госпожа Ведьм.

— Хм. У меня есть время подумать над вашим предложением?

— Да, Великая Госпожа Ведьм.

— Хорошо. Только… Я ставлю два условия!

— Сколько угодно, Великая Госпожа Ведьм.

— Первое условие: никакого Трибунала! Вообще! Он больше не должен существовать как факт.

Ведьмы переглянулись и кивнули.

— А ваше второе условие?

— Со мной будет мой дед. Калистрат Иосифович Бальзамов. Без него я отказываюсь выполнять вашу…

— Мы согласны!

— Это все? — спросила Даша, убирая конверт в секретер.

— Да…

— В таком случае, благословенны будьте. А у меня еще есть масса неотложных дел.

Когда гостьи ретировались, на Дашку посыпались вопросы, но она отмалчивалась с чуть печальной улыбкой. И только с дедом обменялась понимающим взглядом.

Говорят, беда не приходит одна. Но когда целая компания бед, вдоволь натешившись над вами, вашими близкими и вашим кошельком, наконец сваливает куда подальше, есть все основания надеяться на то, что освободившийся плацдарм займет радость.

И она тоже не придет в одиночку.

Первая радость случилась тогда, когда Вика открыла глаза.

А вторая — когда заговорила.

— Я и не думала, что у нас на потолке столько паутины, — это были ее первые слова после комы.

Но они привели все семейство Белинских в безумный восторг!

Они все окружили Вику и принялись умильно улыбаться.

— Почему-то ужасно хочется пива, — робко сказала Вика и глянула на Авдея.

— Солнышко! — чуть не разрыдался тот. — Тебе какого: светлого, темного?

— Холодного. И чтобы много-много пузырьков…

Выпив бутылку «Гиннесса», Вика попыталась сесть поудобнее, но тело ее еще не совсем слушалось. Тогда Авдей усадил ее к себе на колени и прижал к груди, как ребенка.