Алан Фостер - Пожиратели света и тьмы

— Из нас? — Это подал голос Алита, по примеру людей ведущий безнадежную борьбу с чем-то жутким, не обладающим плотью. Кот по-прежнему пытался укусить мрак, оторвать и уничтожить его отростки, но все было напрасно.

— Они посягают на наши мысли, души, на тот способ, с помощью которого мы утверждаем свое существование в этом призрачном и светоносном мире. Жизнь есть свет, Алита, и эромакади не могут встать у него на пути. Иногда они ослабевают и тогда прячутся в закоулках мрака; иногда, поднакопив силенок, выползают из своих укрытий. Эромакади — причина всех несчастий, обрушивающихся на людей. Их союзники чума, война, слепой фанатизм и невежество. Крошечного эромакади привлечет зловещая презрительная ухмылка; эромакади покрупнее прилетит на бандитское нападение; большой и сильный эромакади явится на ложь политика. Наш эромакади — особенно мощный.

Многое из слов товарища казалось Симне бессмыслицей, какой-то невнятной философской дребеденью. Но что бы это ни было, липкая мрачная мразь вокруг ощущалась вполне реально. Прежде северянин почти никогда не испытывал страха, потому что все его страхи, как правило, обретали физическую форму и могли быть поражены мечом. Теперь навалилось что-то странное. Как, помилуйте небеса, сражаться с воздухом!

Продолжая отбиваться от неумолимой тьмы, Симна вдруг заметил, что Этиоль наконец отпустил канат, за который держался, и медленно полез вперед. Пастух, балансируя, прошел по бушприту, там остановился, вытянулся в струнку и повернул лицо вперед, в ту сторону, куда медленно и безвольно дрейфовало судно. Затем он начал снимать с себя одежду, методично, вещь за вещью, швыряя ее на палубу. Оставшись в чем мать родила, Этиоль, долговязый, тонкий, стал похож на пугало. Его руки были широко раскинуты, словно он о чем-то умолял небо.

Обезумевшие матросы не обращали на происходящее никакого внимания. Те, кто бросал взгляд на нос корабля, думали, что малый тронулся рассудком; они же пока в состоянии отличить, что и где, и не спешили присоединиться к безумцу.

Между тем мрак смыкался все плотнее, душил мысли, туманил зрение и, забивая уши ватным безмолвием, приглушал звуки. Дышать стало трудно, каждый вздох давался в борьбе. Может ли человек задохнуться во мраке?

Этиоль Эхомба по-прежнему в одиночестве стоял на бушприте, отделившись от всех, кто был на палубе. Отделившись от человечества. Стоял — и вдруг глубоко вдохнул.

Его грудная клетка расширилась — Симна услышал это, несмотря на вопли обезумевших моряков. Звук был подобен шуму, издаваемому человеком при глубоком дыхании. Но то, что произошло потом, уж никак нельзя было отнести к обычным явлениям.

Тонкие щупальца мрака начали отползать к человеку, стоявшему на бушприте, и явно не по собственной воле. Они втягивались в широко распахнутый рот Эхомбы и пропадали из виду. Более толстые языки тьмы, извиваясь, старались отпрянуть в разные стороны, но какая-то неведомая сила неодолимо влекла их вперед. Они тоже погружались в человечьи внутренности. Эхомба дышал глубоко и мощно, не останавливаясь, его грудная клетка при каждом вдохе расширялась.

В первый раз за все время, как тьма поглотила корабль, по палубе пробежал ветерок, зашевелились обвисшие паруса. Затем порывы усилились, ветер налетал сверху, снизу, продувал со всех сторон, рассыпался по окружавшим судно водам.

Эхомба дышал ровно, без остановки. Он втягивал в себя клочья мрака, как человек впитывает ароматы корицы и мирры, засасывал тьму куда-то внутрь, в какие-то свои невообразимые глубины. А пастух все дышал и дышал.

Из последних сил держась за канаты, Симна смотрел на него и поражался неутомимости и выносливости пастуха. Сколько еще он сможет поддерживать такой темп? Не лопнет ли от того, что вдохнул? Или это был всего лишь испорченный дьявольской силой воздух, который свободно вытекает наружу, будто гигантская отрыжка?

Над кораблем забрезжил свет — теплый естественный солнечный свет, несущий радость и здоровье. Моряки увидели его, почувствовали его на себе и сразу воспряли духом. А Эхомба все продолжал глубоко вдыхать, пока последние языки мрака не оказались затянутыми в его внутренности. Только тогда он закрыл рот, содрогнулся и безвольно, как тряпичная кукла, рухнул на палубу.

Симна и Алита мгновенно подскочили к товарищу. Подбежали и моряки, обступили плотным кольцом, наперебой предлагая помощь. Рассерженный Симна приказал им отойти подальше, чтобы Этиоль смог вдохнуть свежий воздух.

Он поддержал голову лежавшего на палубе Эхомбы, чуть приподнял ее.

— Давай, Этиоль, дыши! Открой рот и вдыхай! Напейся свежего морского ветерка, очисти легкие от убийственной дряни. — Симна слегка ударил друга по щеке. — Дыши, будь ты проклят!

Веки у пастуха дрогнули, словно крылья мотылька прохладным утром. Затем он зашелся в кашле, голова несколько раз дернулась. Тонкая струйка черного пара вытекла между губ. Затем она свернулась в нечто округлое, напоминающее комок хлопка, всплыла повыше и там, под ударами ветра, окончательно рассеялась.

Симна проследил взглядом за растаявшим сгустком тьмы и отвел глаза только после того, как тот исчез.

Эхомба дышал то резко и часто, то медленно и прерывисто. Наконец дыхание восстановилось, и пастух открыл глаза. Увидев склоненные над ним лицо Симны и морду Алиты, улыбнулся.

— Друзья!.. — только и смог выговорить он.

Еще через несколько мгновений Этиоль сумел повернуть голову — осмотрелся, нахмурился и спросил:

— Почему я здесь лежу? Ну-ка, помогите мне подняться.

Тут же к пастуху бросились все, кто был на палубе, поставили на ноги. Он покачнулся, и вновь руки друзей поддержали его. Эхомба подошел к брошенной им одежде и самостоятельно оделся. После чего вернулся на место, где стоял, когда настигла беда, и принял прежнюю позу.

Возбужденно обсуждая между собой последние события, моряки вернулись к своим обязанностям. Капитан подошел к Эхомбе, пожал руку. Вопросов у него было хоть отбавляй, однако он на время смирил любопытство. Понятно, что удивительный пассажир нуждался в отдыхе, ему еще надо окончательно прийти в себя. Расспросы могли подождать.

Только Симна, разумеется, не стал себя сдерживать. Он подскочил к Эхомбе, едва тот закончил одеваться.

— В последний раз прошу — скажи, друг, разве ты не волшебник?

Пастух искоса взглянул на него и улыбнулся.

— Боюсь, что не в последний раз, Симна, но я все равно скажу: я не волшебник!

— Замечательно! Отлично! Пусть так и будет!.. — Северянин оперся о перила и смотрел в море. Перед носом корабля появилась стайка дельфинов — они обгоняли судно, выпрыгивали из воды, одним словом, по-своему радовались жизни. — Тебе стоит лишь внятно объяснить, что произошло. Помню, ты упоминал об эромакади перед схваткой с Дюнауэйком… Ты тогда сказал, что ничто не способно победить его, кроме эромакази.