К. Медведевич - Ястреб халифа

Я клянусь Престолом Всевышнего, что стану охранять Престол аш-Шарийа и народ этой земли, верующих и неверующих, ибо все твари дороги Всевышнему;

И пусть халиф Аш-Шарийа не потребует от меня службы против моей чести, и не сделает меня через свой приказ преступником перед заповедями Всевышнего;

И ежели нарушу я эту клятву, да покарает меня Судия, а ежели исполню, то пусть повелитель верующих наградит меня щедрой наградой».

Когда отзвучало последнее слово, Аммар понял, что клятву мерно зачитывал чей-то металлический высокий голос. Илва-Хима вышел у него из-за правого плеча и встал у Камня. По левую руку золотой статуей застыл лаонец.

— Запечатывайте, — снова зазвенел железом голос, и Аммар увидел, что это говорит Илва-Хима.

Самийа хрипел и брыкался в чьих-то руках, но его подтащили к Камню и прижали обе ладони к поверхности алтаря. Из-под левой потекли струйки крови. Нерегиль пронзительно закричал и выгнулся, как от страшной боли.

— Левую руку, — приказал Илва. — Приложите к Договору его руку силы.

Хрипы, крик. Темно-красные струйки потекли по пергаменту. Вдруг крики оборвались, нерегиль замолчал, слышалось только его трудное, загнанное дыхание.

— Я, Илва-Хима, свидетельствую заключение Договора с этим самийа.

— Я, Морврин-ап-Сеанах, свидетельствую заключение Договора с этим самийа.

Аураннец, а потом лаонец подали кому-то ладонь: лезвие кинжала оставляло красные полосы, которые стали быстро набухать каплями. Приложив камни перстней к ранам, маги оставили кровавые оттиски на пергаменте по обе стороны от истекающей красным ладони нерегиля. Ее намертво прижали к свитку, но, похоже, самийа уже не мог сопротивляться и лишь бессильно висел в руках у стражников.

— Теперь читай, — снова прозвенел голос Илва.

Аммар выдохнул и четко произнес:

— Я, Аммар ибн Амир, халиф аш-Шарийа, свидетельствую заключение этого Договора и запечатываю его следующими Именами Всевышнего: Милостивый, Величайший, Миротворящий, Дарующий безопасность…

И вот тогда нерегиль снова закричал. Закричал так, что люди, слышавшие его, не могли забыть услышанное до конца жизни и молились о том, чтобы ни они, ни их близкие никогда не испытали бы мучений, заставляющих живое существо исходить в таком крике.

К тому времени, как Аммар произнес последнее, девяносто девятое Имя, нерегиль потерял голос и только хватал ртом воздух, как пойманная рыба. На пергамент опустилась Большая печать, раздавив сургучный оттиск с пропущенным внутри шнуром. Стражники отняли от свитка сведенную судорогой ладонь самийа.

Взяв свиток Договора за обе ручки, Аммар смотал его и сделал знак стражникам отпустить нерегиля. Тот обвалился на пол, не издав ни стона, ни звука.

— Отнесите это в сокровищницу, — приказал Аммар, перекладывая свиток на бархатную подушку. — Объявите, что этот день и два дня, последующих за этим днем, — дни праздника. Раздайте милостыню, и пусть все нуждающиеся придут к воротам дворца, чтобы получить еду и одежду. Наши уважаемые гости получат обещанную награду, и пусть никто не сможет упрекнуть меня в скупости, — оба мага благодарно склонили головы.

Обойдя Камень, Аммар посмотрел себе под ноги.

Самийа лежал на боку, не подавая никаких признаков жизни. Волосы, залепившие мокрое от крови и слез лицо, не шевелились дыханием. Намертво сжавшиеся в кулаки руки едва высовывались из рукавов грязной дорожной накидки.

— Пусть… он… лежит здесь. Когда очнется, передайте ему мой приказ привести себя в порядок и присутствовать на пиру.

Аммар перешагнул через скорчившееся тело и пошел к выходу из масджид. Двор перед его глазами заливало утреннее солнце.

Столпившиеся во дворе люди стали опускаться на колени, кланялись, касаясь лбом земли. Отовсюду слышались слова благодарности Всевышнему — и почему-то плач. Аммар протер засыпанные песком бессонницы глаза и заметил Яхью — тот стоял на коленях прямо перед ступенями лестницы. Его старый наставник тоже плакал.

— Поднимись, учитель, — Аммар протянул к нему руку. — И почему по твоим щекам текут слезы, ведь сейчас время радости?

Астроном лишь покачал головой, продолжая глядеть ему в лицо.

Дойдя до пруда под Старой Ивой, Аммар посмотрел на свое отражение в воде и понимающе кивнул. Его черные волосы девятнадцатилетнего юноши стали седыми, как у дряхлого старика.

…Среди грохота бубнов и свиста флейт можно было разговаривать спокойно, не опасаясь быть подслушанными.

— Откуда он узнал? Откуда он узнал все это?

Яхья осуждающе покачал головой:

— О мой повелитель, ты задаешь праздные вопросы. Какая польза тебе выйдет, если ты узнаешь ответ?

— Я и так знаю ответ, — мрачно сказал Аммар и подлил себе еще вина. — «Ключ запирает, но и отпирает тоже», «он имеет право призвать любых союзников», — эти сумеречники мне сказали истинную правду. Вот только забыли упомянуть, что они и есть те самые союзники и отпирающий ключ. Хорошо же они подготовились, все разузнали…

— Они исполняли свой долг, и ты не вправе винить их, — мягко заметил старый астроном. — У аль-самийа свои законы, и это не законы людей. Мы попросили их помочь в этом деле — они и помогли, но так, как принято у них в Сумерках…

К вечеру второго дня праздника у Аммара начала слегка кружиться голова — в обычные дни он не позволял себе одурманиваться вином. К тому же над садами ас-Сурайа плыл одуряющий аромат роз. В плещущей воде огромного, длинного, в двадцать локтей пруда отражались черные свечи кипарисов и огонь факелов и ламп.

Поэтому он не сразу заметил, что в Павильоне лилий стало необычно тихо. Потом он увидел, что у края ковра стоит на коленях его доверенный невольник, Хисан.

— Почему у тебя перекошено лицо, о Хисан? — пытаясь шутить, спросил Аммар.

Шутка не удалась, а холодок, поселившийся под сердцем с самого рассвета, превратился в склизкую огромную жабу. Жаба толкалась в груди — Аммар понял, что самые нехорошие его предчувствия начинают сбываться.

— Во Дворе Приемов гонец, о повелитель, — Хисан заплакал.

И положил на ковер окровавленный грязный сверток из когда-то зеленого шелка. Аммар извлек оттуда свиток и углубился в чтение.

Потом поднял голову и посмотрел на раба. Хисан был родом из Мерва. Если верить письму — и гонцу, ожидавшему смерти за дурные вести в нижнем дворе, — Мерва, жемчужины Хорасана, больше не было. Луну назад его взяли джунгары.

— Где… он? — поинтересовался Аммар у командующего Левой гвардией.

Сардар аль-Масуди ответил с низким поклоном: