Байрон Прейс - Последний дракон

— Ерунда все это, — ворчал он, наблюдая, как Дина собирает его вещи. — Дергают старика из-за какой-то ерунды. Я им все скажу. Еще как скажу.

— Ты не так уж стар. Сорок восемь лет — это не старость.

— Да уж и не молодость!

— Тебя выбрали. Твое мнение ценят.

— Если уж так ценят, пусть придут и спросят. Почему я должен тащить свои старые кости до Лестницы Лета только для того, чтобы вернуть в чувство этого безумного Йондалрана?!

— Тебя послушать, так он совсем уж выживший из ума старик!

Лэгоу фыркнул.

— Я видел его на Верховном совете, когда мы собирались, чтобы обсудить наводнение. Он и тогда был вспыльчив, и что-то мне кажется, что он не изменился. С годами он наверняка не остыл, уж это точно.

— А ты нет? — спросила она, протягивая сумки и натягивая шапку ему на самые уши. Затем уже другим тоном она добавила: — Будь с ним подобрее и попридержи язык. Я слышала на прошлой неделе о его горе.

Лэгоу вздохнул.

— Я знаю, Дина. Я знаю, что ему больно. Но только своей болью он сейчас бередит старые раны. Из этого выйдет только большее горе. Боюсь, что мой долг ему об этом сказать.

Жена тоже вздохнула:

— Тогда приготовься потратиться на кусок сырого мяса, чтобы приложить к синякам, если то, что я слышала о Йондалране, правда.

Он спустился по ступенькам и вышел из дома. Сын ждал его у крыльца, держа за поводья лошадь, запряженную в их лучшую коляску. Плотник забросил сумки в повозку, крепко сжал руку сына, а затем повернулся и поцеловал Дину поцелуем, длившимся достаточно долго, чтобы удивить их обоих.

— Ну и что смешного? — спросил он сына, заметив наконец его широкую улыбку. — Слушай, малый, я хочу, чтобы к моему приезду была закончена и отполирована прялка для вдовы Анессы. И не просиживай штаны почем зря, когда с этим закончишь — займись делом!

Жена и сын засмеялись, Лэгоу тоже улыбнулся и помахал им рукой. Потом он взялся за вожжи и тронулся в путь, а они еще махали ему вслед. Но как только дом исчез из виду, улыбка тотчас же покинула лицо плотника и колесных дел мастера. Эти разговоры о войне его беспокоили. Он тревожился не о себе, хотя горько было сознавать, что он будет лишен спокойствия и комфорта, заслуженных годами тяжелого труда, — он волновался за сына. Для молодых война была куда серьезнее и страшнее, чем для стариков. Сам Лэгоу на войне никогда не был, но дед рассказывал ему о Южных Сражениях, после которых основатели Фандоры пришли из-за гор, чтобы поселиться в степях. Лэгоу был рад, что ему не довелось сражаться самому, и хотел бы, чтобы эта участь миновала и сына.

Отвесные скалы Фандоры вздымались на уровень шестидесяти — девяноста футов над морем, а их глубину под водой никто никогда не измерял. Эта часть океана была опасна — подводные пещеры и гроты были причиной неожиданных течений и водоворотов, которые могли разбить рыбацкие лодки о скалы. И все же рыбу здесь ловили регулярно. На самом деле население Кейп Бейджа жило рыбной ловлей. Ведь только здесь, в глубоких водах, водились огромные рыбины, чья высушенная кожа становилась прочной и притом на удивление мягкой. Здесь же водились стаи мелкой, безвкусной рыбешки, которую в Фандоре готовили с особыми специями и ели едва ли не каждый день.

Рыбачили в основном с помощью лебедок и багров, опуская с их помощью в воду огромный невод прямо с верхушек скал. Все эти приспособления из веревок и сетей были сложны, но получавшийся сачок был одновременно и достаточно прочным, чтобы сопротивляться течениям, и гибким для того, чтобы ловить рыбу.

Тэмарк был рыбаком в Кейп Бейдже с двадцати двух лет. Отец его тоже рыбачил, а его дед изобрел эти самые сети. Тэмарк был крупным мужчиной, с лысой головой, которая блестела, словно намазанная рыбьим жиром, и задиристо торчащим вперед пучком бороды. Нос его был сломан давным-давно, когда рычаг, поднимавший сеть, выскользнул из рук. Его крупные ладони были покрыты шрамами от веревок и затвердели до гладкого блеска от работы с лебедкой. Он был сильным, потому что немало силы нужно, чтобы до сорока раз в день вытаскивать на скалы сети, полные сверкающей, бьющейся рыбы.

Рыбак стоял в одной их «корзин» — плетеных платформ с поручнями, которые нависали над обрывами, и смотрел вдаль, туда, где линия горизонта тонула в тумане над морем. Денек на побережье выдался серым и унылым. Позади Тэмарк услышал странный глухой звук, словно завывание волка в холмах. Он обернулся. Промозглый туман проник под его куртку из рыбьей кожи, в то время как далеко внизу сильная волна разбилась о скалы, и вода, промчавшись через каменные впадины и тоннели, вырвалась на свободу с паром и стонущим звуком. Тэмарк почти и не заметил — эти звуки были такой же частью его жизни, как запах рыбы.

День был плохим для улова — туман, казалось, погружал рыбу в такое же отчаяние, что и рыбаков. Сети опустили двадцать раз, а рыбой наполнили едва ли три телеги. Тэмарк смотрел, нахмурившись, на вязкие, вялые волны, за которыми не было видно горизонта. Три телеги рыбы… Когда они разделят сегодняшний заработок, его доли вряд ли хватит на приличный обед. Жизнь рыбака порой была трудна. Иногда в такие неудачные дни, как сегодня, Тэмарк жалел, что вернулся в Фандору, к ремеслу отца, что оставил путешествия. Он хотел повидать мир, когда был мальчишкой, и потому записался в ученики купца. Караван, небогатый — четыре лошади и несколько телег, груженных тканями, но ему это казалось состоянием, шел в Бундуру, одну из дальних восточных земель. Несколько недель они пробыли там, и Тэмарк был восхищен чудесами Дагемон-Кен, столицы. На главной площади вода била фонтанами из каменных труб, улицы были вымощены обтесанной плиткой, а не грубыми булыжниками, а здания были огромны — до трех этажей и больше десяти комнат в каждом. Вдоль улиц, под арками, раскинулись таверны и магазины, а вокруг гуляли павлины. Внушительная стена окружала город, и на страже у ворот стояли с копьями в руках солдаты в кирасах из чеканной меди. А женщины! Какие там были женщины! Он безумно влюбился в девушку с оленьими глазами, дочку торговца скотом, но вскоре понял, что любовь его безответна. Его терпели как игрушку, как шута. Мужицкие повадки были смешны, ими можно было развлечь друзей. Поняв это, Тэмарк уехал домой и поклялся, что никогда больше не покинет родной город.

Он вздохнул. Это было давно, но его до сих пор иногда просили рассказать о путешествиях и о чудесах, но воспоминания уже давно не приносили той радости, что раньше. Теперь он был фандорским рыбаком, не более того, и рыбаком он собирался оставаться до конца. Да, кроме этого, он был старейшиной в Кейп Бейдже, но обязанности, связанные с этой должностью, он не всегда воспринимал всерьез, хотя и прилежно исполнял. Разрешение споров о том, какая курица из чьего курятника или кому принадлежат яблоки, упавшие за забором, вряд ли требовали его знаний о чужих землях или опыта путешественника. Тэмарк снова вздохнул. Он хотел бы сделать что-то значительное для себя и для города, принести людям пользу, как сделал его дед, который изобрел невод.