Ярослава Кузнецова - День цветения

— Господин Ульганар! Господин Эрвел! Приехали! Ой, а где Ун?

— В башне. Когда они приехали?

— Да только что. Тебя искать приказали. В смысле, господин Аманден приказал.

— Летери, почему ты в этих обносках? — строго поинтересовался отец Дилментир. Парнишка замялся.

— Так это… Хора-то не будет… В смысле, нам с парнями от ворот поворот… Ну, в смысле…

— Сейчас же иди и переоденься! От театрального действа тебя не освобождали. Кто, по твоему должен изображать святого Карвелега? Идем-ка вместе, я пригляжу. Треверргару в грязь лицом никак нельзя…

Я свернула на лестницу. На площадке задержалась, укрепила свой факел в кольце, достала из-за пояса зеркальце. Нос вроде не блестит, краска не размазалась. Я провела пальцем по бровям, разглаживая. Поправила прическу. М-да. Не эталон совершенства, конечно, но смотреть без содрогания можно.

Они еще топтались внизу, в холле. В обществе отца и Иверены. Отец хлопал Герена по левому плечу, а на правом плече у него висела моя сестра. Рядом с Эрвелом стоял еще какой-то человек. Здорово высокий, выше Эрвела на полголовы, ростом с верзилу Герена. Только гораздо суше того, сплошные жилы да кости. Волосы его, по-дикарски длинные, собранные в хвост, отливали медью.

Гирот? Точно, гирот. Где его мои гвардейцы подцепили?

— А, вот и сестренка. Что ж ты не встречаешь нас, красавица?

— Вот и неправда. Все глаза проглядела, Иверена не даст соврать. Отлучилась на малость, а вы тут как тут. Здравствуй, Герен. Безумно рада тебя видеть. Привет, брат. Здравствуй, э-э…

— Это Адван Каоренец, — представил гирота Эрвел, — гвардеец, подчиненный Герена, наш общий друг и учитель.

— Каоренец?

Гирот растянул подвижный рот в улыбке.

— Служил в Каорене. А родом я тутошний, итарнагонец. Вернулся, так сказать, в родные края.

Руками развел. Неловко как-то, мол, так уж получилось, извиняйте, благородные господа. Вроде бы ему не по себе в обществе чванливых лираэнцев. Глаза у него были желтовато-зеленые, как крыжовник. Отчаянно наглые глаза. А улыбка виноватая.

Я еще не могла понять, нравится он мне или нет. Иверене нравился, это сразу было видно. Болтаясь на Гереновом плече, она беззастенчиво пялилась на Каоренца. Наш демократичный отец тоже делал вид, что незваный гость пришелся более чем кстати.

— Пойдемте в зал, друзья мои, — пригласил он, — немного отдыха перед Всенощной. Прохладительные напитки, постная закуска. Пиво для желающих. А ты, капитан, наверное хочешь поболтать с Альсареной? Девочка моя извелась совсем, все на стену выбегала, все спрашивала, скоро ли приедут? Скоро приедут? Ну, ну, Альсарена, не красней. Мы уже уходим.

Сестра, вздохнув, перевесилась на плечо рыжему гироту. Компания чинно удалилась. Охота было отцу ставить меня в неловкое положение? Одно дело — я, эдак небрежно: глаза, мол, проглядела. Другое дело — посторонний: невеста, мол, жаждет поскорее заполучить женишка.

— Альсарена. Может быть, уйдем из холла?

— На галерею? — буркнула я.

Пошли на галерею. Внизу, в зале, крутились гости. Доносился гул голосов, возбужденное хихиканье девчонок-подростков. Раздраженный тенор дяди Ладалена. Позвякивала посуда. На балконе для музыкантов мы сели на скамью. Помолчали.

Как всегда, оставшись с Ульганаром наедине, я не знала о чем с ним говорить. Тоскливая тягомотина какая-то. У Иверены таких комплексов нет. Она бы сейчас уже соловьем разливалась.

— В столицу не собираешься? — спросил Герен.

— Нет.

— Здесь лучше?

— Да. Наверное. Что мне делать в столице?

— Балы, праздники. Помнится, ты любила потанцевать.

Я пожала плечами.

— Королевская библиотека, — сказал Герен, — архивы Храма Златого Сердца.

Я посмотрела на него с подозрением. Насмехается? Он мягко улыбнулся.

— Альсарена. Ну, что ты? Как на допросе — да, нет… Злишься на отца?

— Нет.

— "Нет", — передразнил он, — Я-то знаю, никого ты не ждала и не спрашивала, скоро ли приедет.

— Да нет, спрашивала.

— Эй, не ври. На черта тебе сдался…

— Спрашивала!

— Да ну, не спрашивала же.

— А вот и спрашивала!

Пауза, улыбка.

— Правда?

Я опять залилась краской.

— Правда.

Он усмехнулся.

— "Правда, правда". Подавись своей правдой, Ульганар.

На второй заход я не купилась. Опять помолчали.

— Герен. А кто этот человек, Адван Каоренец?

— Хороший человек. Приехал из Каорена весной. Почти одновременно с тобой. Ты из Альдамара, а он — из Таолора.

— А почему ты взял его в гвардию? Ведь это ты его взял?

— Я.

— И тебе позволили? Без всяких? Он же…

— Гирот? Что с того? Где написано, что гироты хуже кого бы то ни было?

— Нигде.

— Вот и я так же сказал. Впрочем, были и другие причины. Этот человек великолепно владеет мечом. Просто великолепно. Если по правде, я такого мастера никогда не встречал. Каоренцев встречал и имел с ними дело. А таких, как он… нет, никогда, — Герен вздохнул, провел ладонью по темным стриженым волосам, — Я беру у него уроки.

— Капитан гвардии берет уроки у подчиненного?

— Не смейся, — в голосе его послышалась даже некоторая горячность, — Истинно умен тот, кто не смущается задавать вопросы. Я не смущаюсь.

Из западного крыла Треверргара донесся приглушенный толстыми стенами звон.

— Без шестой четверти полночь, — сказала я, поднимаясь со скамьи, — Пора в капеллу.

Радвара

— А, коль так — я вообче к те больше ходить не стану! Да-да, не стану. Вона барышня Альсарена, хучь — того, благородная, то есть, а забесплатно лечит! К ей ходить и буду. Так-то вот. Ишь ты, цельну курицу!

— Хорошо, голубушка, — говорю ласково, — Ступай к барышне к своей. Да токмо вот будет ли чем ходить-то?

— А ты меня не пужай! — а у самой-то голос осип.

Знает она меня, Лервета-дурища. Знает, что, коли чего скажу — так и сбудется. Верит, то есть. Завтра утром встать не сможет. Сына пришлет, с курей, либо еще с чем. Не в первый раз уже.

— А ну, пшла отсель, чтоб духу твоего тут не было! — и клюку-то взяла.

Лервета — шасть за дверь, из-за двери уж вякнула, чего — не разобрать. Иди-иди. Все одно, на поклон завтра прибежишь. Да только не пущу я тебя больше. Хватит. Надоело. Будут тут мне еще всякие Треверрами в нос тыкать!

Барышня Альсарена. Ишь. Делать ей неча, барышне вашей. С неча делать и бесится. Марантина. Видали таких! Денег не берет. А на кой ей, госпоже Треверре, крестьянские яйца, крупа да мука? С серой кости пожива, небось, невелика, а у папеньки денег куры не клюют. Откель у их, в Треверргаре, куры? У, проклятое семя!