Нил Аду - Старгородские Тайны

Сдаётся мне, – Севка даже голос приглушил, как если бы собирался раскрыть страшную тайну, – оттого эльфы и чёрные такие, и волосы у них, словно баранья шерсть сворачиваются, что дымом насквозь пропитались.

Я так и не догадался, правду говорил мой рыжий напарник, или всё выдумывал. Эльфы далеко на закат от нас за океан-морем синим живут. И к нам заглядывать не любят. Гномы, гоблины, тролли – у нас частые гости. А вот эльфы – нет. Разве что, пару раз воевать с нами собирались.

"А хоббиты? – спросит иной дотошный читатель. – Что ж ты, мил человек, про хоббитов ничего не рассказываешь?" Да потому и молчу, что сам о них мало знаю. Слышал, что живут они в своей Хоббитании где-то далеко в сторону полуночно-восходную. Разъезжают по снегам нетающим на санях, оленями либо собаками запряжённых. Промышляют соболем, писцом и зверем морским. Шкурки и зуб рыбий нашим купцам продают. А сами к нам ездить не шибко любят. Вот и ходят о них по торжищу всё больше поговорки потешные, вроде такой: сколько хоббитов требуется, чтобы лунку во льду просверлить? Только стоит ли глупости всякие повторять?!

А вот Севка, похоже, не стеснялся и слухи городские за свои воспоминания выдавать. Но Дина слушала его со вниманием. А в мою сторону даже и не смотрела. От такой несправедливости я тоже на неё смотреть перестал и снова бабкиным яблоком занялся.

А Севка всё говорил и говорил. Про удивительные башни, верхушками своими в небо упирающиеся. Про летучие корабли и безлошадные повозки. Про забаву эльфийскую, в коей они большой мяч сквозь узкий железный обруч протолкнуть стараются. И про многое другое. Да ладно, пусть болтает! Девушкам нравится, когда парни вокруг них соловьями заливаются. А Севка…

Севка, похоже, просто подзабыл, что, в конце концов, придётся ему ко мне за помощью обращаться. Ведь сам он только отыскать неисправность способен, а починка потом завсегда мне достаётся.

Но вот дружок мой вдруг осёкся на полуслове и головою поник. Догадался-таки, что напрасно хорохорился. Но сдаваться не захотел, а сделал вид, что решил мне эту работу несложную перепоручить.

– Значит, так. Чар на этот гребешок множество наложено. Я даже не все из них до конца разобрал. Но этого и не надобно. Повредился только один наговор, самый верхний. Смотри, Емеля, внимательно! Видишь на рукояти зазубрину? Здесь наговор чародейный и повредился. Нужно его снять с осторожностью, зазубрину пригладить, а после наново заговорить. Справишься?

Ну и хитёр, рыжий лисёнок! И бровью не повёл, словно всю жизнь мне приказания отдавал. Ну, так уж и быть! Не стану я тебя выдавать. Пусть думает гостья наша, что ты в артели за старшего.

– Знамо дело, – отвечаю. – Когда ж это я не справлялся?!

Но обмануть Дину оказалось делом не лёгким. Посмотрела она на меня, на Севку и, как бы сама себе, сказала:

– Ах, вот, значит, кто из них мастер!

И после того о Севке уже не вспоминала. Села напротив меня на лавочку и молча за работой моей наблюдала. Только и слышно было, как обиженно сопит у неё за спиной забытый ухажёр.

Я нашу гостью понапрасну томить не стал. Быстро всё в порядок привёл и даже от себя гостинец прибавил. Уж больно жалко её стало. Живёт одна, на чужой стороне. От родителей и подружек вдалеке. Скучно ей здесь, поди. Вот и нашептал я ей на гребень наговор особый, позволяющий птичий язык понимать. Никто меня ему не учил, своим умом ещё в бурсе додумался. Очень уж мне тогда любопытно было, о чём меж собой пичужки малые переговариваются. Пусть теперь и Дина тем потешится. Только ей я ничего про то не сказал. Нежданная радость вдвое приятней.

Денег с неё за работу мы, понятно, не взяли. Тут уж у нас с напарником разногласий не было. А на прощанье гостья поклонилась нам поясно и сказала:

– Ну, спасибо вам, добры молодцы, за заботу. Позволит Дажьбог, ещё свидимся.

– А где ж оно случится, свидание-то? – спросил Севка, в душе которого обида боролась с надеждой. – Как найти тебя, красна девица?

– Кто захочет – найдёт, – загадочно ответила она и, выходя из избы, опять на меня посмотрела.

Вроде бы ничего и не сказала. Так, улыбнулась одними глазами. Но в груди моей вдруг сладко защемило, и не жалел я нисколько ни о бесплатной работе, ни о подарке тайном.

Тут вернулась домой бабка Милонега и всё испортила.

– Что это мавка в моей избе делала? – встревоженно спросила нас хозяйка.

– Кто? – дружно переспросили мы.

– Мавка – сиречь, дева морская, русалка, – объяснила бабка. – Да вы что, соколики, русалок никогда не видели?

– Бабушка, а чем они занимаются, мавки те?

– Про ту, что здесь была, врать не буду. Впервой её вижу. А вообще, в городе о них разное говорят. Не всему и верить следует. Скажу только о том, что сама видела. В баню они ходить любят. Там в тёплой воде вдоволь поплескаться можно. После в цирюльню наведываются – причёски завивают и ногти холят. А ещё лекарей тролльих часто посещают. Те им всё тело белое руками наминают, дабы лишний жир изнутри выгнать. У них ведь, у мавок, считается – чем девка тощее, тем, значит, краше. Эвон как!

Ещё они в лавках одёжных собираются и друг перед дружкой нарядами щеголяют. Хороводы свои русалочьи часто водят. Про иное, чего сама не проверяла, лучше умолчу. Чтобы вас зазря не смущать. А вот чтобы кто из них трудился где – нет, такого не слышала.

А что самое неладное – наши старгородские девки стали с них пример брать. Себя голодом истощают, нарды чудные шьют, ногти красят. Ну, и работать, конечно не желают.

Она покачала головой и дальше обращалась почему-то только ко мне:

– Ох, Емелюшка, выбросил бы ты её из головы. Опасные они, мавки-то. Вроде и зла не желают, но и радости никому ещё не приносили. Сколько молодцев старогородских через них погибель свою нашли! Заморочит мавка парню голову, уведёт за собой в окиян-море синее, и поминай, как звали. Ты уж, сынок, послушай меня, старую. Чуром-заступником тебя заклинаю – и думать о ней не моги! Пропадёшь ни за что. Понял ли?

Бабка Милонега посмотрела на меня, убедилась, что ничегошеньки я не понял, ещё раз покачала головой и ушла к себе в спаленку.

После мы бесед о прекрасной нашей гостье не затевали, но бабка ко мне ещё с неделю приглядывалась. А я, как умел, подозрения её от себя отводил. Стоит ли объяснять, что черноволосую синеглазую Дину я не забыл и на новую встречу надеялся.

Да и Севка, видать, тоже. О русалке мы и с ним больше ни разу не говорили. Но лишь потому, что не желали друг перед другом мечты свои потаённые раскрывать. Но с того памятного дня Севка за науку-то и взялся. Не иначе, досадно ему стало, что его за неумеху приняли, не способного чары волховские навести. Решил он при новой встрече Дину своим искусством поразить.