Ника Ракитина - Легенда о заклятье

— Самый модный цвет, — возразила Тереса сердито. — К тому же, он нравится губернатору.

— Значит, у губернатора плохой вкус.

Агнесс хихикнула. А Тереса обиженно сказала, что уже слишком стара для шуток молодой госпожи. А если ее услуги чересчур обременительны для доны Торрес, то она вольна прогнать старую Тересу, и пусть те головорезы, которых она привезла из Йокасла… Кармела покраснела и нахмурилась. От помощи Тересы она отказаться не могла.

Потом наступили муки с обуванием. Кармела твердила, что справиться сама, пусть только от нее отстанут. Но Тереса и не думала слушать. Она тяжело опустилась на колени и стала затягивать пряжки на кожаных туфельках.

— Я не могу стоять, как палка! — орала Кармела. — И сесть не могу! Отстань! Агнесс!

Агнесс не хотела обувать хозяйку, Агнесс хихикала. Тогда Кармела дотянулась и стала таскать ее за огненные кудри, приклонив головой к полу.

— Вот тебе за леность! Вот тебе за сплетни на кухне! А это — на будущее! — Кармела дернула особенно сильно и отпустила. Агнесс, хныкая, отскочила.

— Негоже самой госпоже этим заниматься, — вступила Тереса ворчливо. — Я и сама…

Агнесс побелела и попятилась.

— А-ну, иди вели подавать!..

Подобрав юбки, Агнесс выскочила за дверь.

— Зачем карета? — по привычке возмутилась Кармела. — До церкви полквартала.

— Негоже благородной госпоже пешком по Ите, ровно простолюдинке. И в одиночку нельзя. И без вуали выходить…

— Опя-ать?! — Кармела с воплем оттолкнула вуаль из густого саморского кружева.

— Госпожа — молодая девушка. Что люди скажут?

— Подумаешь! — Кармела топнула черным, с золотой пряжкой башмачком.

Не слушая, Тереса ловко приколола вуаль к прическе, спустила, расправила.

Туалет был окончен.

Тонко звенели голоса певчих на хорах, вокруг свеч расплывались круги, колыхались в полутьме белые дымки горящих ароматических смол. Это был храм святой Катарины, защитницы моряков. Кармела любила его — в темноте под густой вуалью не различишь лица, и можно думать о своем. И дом совсем рядом, старый, пропахший вердийскими духами и смолами, точно деревянная резная шкатулка с секретом. Второй месяц живет в нем Кармела. И все еще не может угадать, что скрывается за поворотом коридора, какие еще в доме могут отыскаться уютные тупички и закоулки. Но дом любит ее. И она знает о нем уже многое. Знает, как скрипят ступеньки деревянной лестницы, как гладки наощупь столбики балюстрады, знает, что в восточном крыле в старых покоях, где мебель обита пропыленным плюшем, смотрят с покрытых патиной портретов лица давних обитателей дома, сквозняки колышут истлевшие гобелены и по ночам тикают в рассохшемся деревянном паркете жуки-древоточцы — точно звучат давно затихшие шаги.

И все-таки с приходом Кармелы деревянный, полный странных скрипов и шорохов дом переменился. Запахло краской и свежевымытым деревом, звонко застучали молотки, вороха желтой стружки легли из-под рубанка. И в распахнутые настежь окна сквозь аромат орхидей и жасмина ворвался соленый и холодный морской ветер.

Глиной и мокрой штукатуркой пахли наново перекладываемые печи, зеленой глазурью блестели изразцы, в лунно изогнутые стекла окон брызгало солнце. Осыпались на белую с резной балюстрадой галерею розовые цветы магнолий, топтались на парадном крыльце пятеро «головорезов» в парадных ливреях, а розовый от гордости Серпено в красном кучерском облачении держал наготове запряженную карету. На крыльцо падали кружевные тени листьев и блики от огромных с цветными стеклами фонарей.

В доме было замешательство: перетаскивали новую мебель с полосатой золотисто-зеленой обивкой, натыкались на ящики с фарфором, поспешно доканчивали обивать белым шелком спальню, расписывали плафоны. Ошалело звенела от топота хрустальная люстра; вешали муслиновые занавески на окна и над кроватью, в кухне был настоящий ад, и служба сбивалась с ног, спотыкаясь о сундуки с одеждой, сброшенные у лестниц. А еще служанки рассыпали по дому лиловые и желтые цветы глицинии, и никто, разумеется, Кармелу не встречал.

Кармела приехала из порта в наемном рыдване, и он тут же укатил, бросив ее у порога — потерянную, одинокую, в суконном плохо сшитом платье, со шкатулкой в руках, где были родовые грамоты и купчая на дом. Она робко вошла в высокие стрельчатые двери. Кто-то испуганно крикнул:

— Опоздали!

И все, кто был там, застыли, а к девушке шагнула строгая стареющая женщина в белом чепце и глухом черном платье и сказала, что она домоправительница Тереса Овьедо. А потом Кармела стояла навиду у всех, ошеломленно воспринимая почтительные поклоны и непочтительные смешки слуг, пока Тереса не прикрикнула на них. В зале пахло вердийскими соснами, и нельзя было сдержать слез. Тогда Кармела уронила шкатулку и присела поднять ее, уткнувшись лицом в подол. Она была дома.

Утро начиналось с тонкого стеклянного звона клавесина и солнца, упавшего на оранжевого нарисованного на фонарике дракона. Ветер развевал белые занавески на распахнутом окне, резные виноградные листья просились в комнату. По плетям винограда и по фигурным деревянным решеткам, обводящим дом, спускалась по ночам Кармела, если было надо, и с рукастым рыжим Венсаном или темноглазым молчуном Микеле шла в порт. Приходили «Марисоль» и «Сан-Микеле», привозили товары, вести с «Грозного». Кармела отправлялась на склады, улаживала дела с купцами, иногда выходила со знакомыми рыбаками на ночной лов, а дом надежно охранял ее тайны.

Седой аристократ Висенте, как и при Юджине, остававшийся помощником капитана, все еще сердился за то, что Кармела, никого не спросив, отдала свою долю добычи "этому мальчишке-дворянчику с Гаэты", а потом еще решила надолго поселиться в Ите, бросая фрегат.

— Из тебя никогда не выйдет хорошего капитана.

Кармела, пунцовая от шеи до лба, прикусила полные губы.

— Девчонка… — цедил он, — девчонка.

А потом бросил на стол тяжелую деревянную шкатулку и с треском открыл ее. Внутри было два или три пожелтевших свитка и сапфировый, по краям обсыпанный мелкими бриллиантами крест на вылинявшей голубой с черным ленте.

— Что это? — спросила Кармела, преодолевая обиду.

— Свидетельство о рождении и баронская грамота, — ответил с сухим смешком Висенте. — Это одной девчонки из Йокасла. Только ей больше не нужно. Она умерла десять лет назад.

Кармела медленно развернула свиток. Из него с шорохом просыпалась цепочка с восковой окаменевшей печатью на конце. Меч и крест — знак Республики. В низу свитка была такая же печать и размашистая подпись. Старинного начертания буквы "Сим удостоверяется… высокородной Анхеле Торрес…", а над текстом — черный с золотом герб — лев с птичьей головой и надпись «Верный».