Михаил Крюков - Еретическое путешествие к точке невозврата

— Как же ты поедешь с деньгами? — удивился Вольфгер. — А если разбойники? Хочешь, дам тебе охрану до границ Богемии?

— Вы странный человек, ваша милость, — задумчиво ответил купец, — вы покупаете и читаете книги, знаете иностранные языки, а теперь вот предлагаете охрану богопротивному иудею, виновному в распятии вашего Спасителя.

Вольфгер досадливо отмахнулся:

— Я — это я, не будем об этом. Так возьмёшь охрану?

— Спасибо, господин барон, не возьму. Со мной четверо приказчиков, это сильные, умелые и опытные люди, да и сам я ещё неплохо владею оружием. От обычных разбойников мы отобьёмся, а от судьбы всё равно не уйдёшь, будь что будет, ваши кнехты понадобятся вам здесь. Кроме того, большую часть денег я оставлю вашему управляющему, так что ничем, кроме своей шкуры, я и не рискую.

— Оставишь? Зачем?

— Да, господин барон, оставлю у вашего управляющего, у Паоло, а он уже переправит эти деньги на мой счёт у Фуггеров. Это гораздо удобнее и безопаснее, чем тащить мешок золота через две страны, я всегда так поступаю.

— Ловко, — признал Вольфгер, — ничего не скажешь. А я и не знал.

— А зачем господину барону знать эти незначительные подробности? — удивился купец. — Знает Паоло, и этого достаточно, он — честный человек.

— Ну, хорошо, — сказал Вольфгер, — я понял, ты спешишь. Ну хоть переночуешь в замке?

— Прошу меня извинить, ваша милость, нет. Нам дорог каждый час. Заночуем по дороге в одной хорошей таверне, я её давно знаю…

Проводив купца, Вольфгер поднялся из-за стола и в глубокой задумчивости, заложив руки за спину, стал мерять башню шагами.

— Крестьянский бунт… Хм… А ведь сдаётся мне, купец-то прав, он ездит по всей стране и должен был почуять нечто такое, опасное, что растворено в воздухе и исподволь зреет… Это так… Всё логично. Крестьян злит торговля индульгенциями, причём их заставляют покупать индульгенции и на умерших, чтобы, дескать, сократить срок их пребывания в чистилище. Понятно, что простецы чувствуют обман, тем более что в последнее время сборщики индульгенции стали действовать особенно нагло. В Альтенберг тоже приезжал монах-доминиканец, этот, как его, Тецель что ли, но я тогда приказал Карлу не пускать его в замок. Наверное, зря. Попа можно было, по крайней мере, расспросить, купив его разговорчивость за талеры.

С другой стороны, крестьяне всегда бунтуют, их всегда усмиряют… Они вечно чем-то недовольны… Вот дьявольщина! Я никогда не думал об этом! Ну, крестьяне и крестьяне, вроде домашней скотины, только говорящей. Да они и говорить-то толком не умеют… Нет, чепуха! Хотя, с другой стороны…

Вольфгер вдруг вспомнил, как его отряд рейтаров однажды участвовал в усмирении крестьянского бунта. Тогда толпа крестьян, вооружённых косами, вилами и рогатинами выкатилась из деревни и, вздымая клубы пыли, молча направилась в сторону войск. Запела труба, под ударами десятков кованых копыт дрогнула земля, и рейтары пошли в атаку, быстро перейдя в галоп. Вольфгер надеялся просто напугать крестьян, расталкивая их тяжёлыми конями, но не тут-то было. Восставшие не отступили, а стали втыкать пики в землю вокруг маленького пригорка, чтобы защититься от наступающей конницы. Это уже становилось опасным. Отряд перешёл на медленную рысь, и первый ряд конников дал залп.

Грохот выстрелов, храп коней, вой раненых…

Когда пороховой дым отнесло ветром, Вольфгер с изумлением увидел, что крестьяне остались на месте, бросив убитых и затащив внутрь импровизированного палисада раненых. Почти все были окровавлены. Люди потрясали своим доморощенным оружием и что-то кричали. Лица их были страшно искажены. Тогда рейтары, сменив пистолеты, дали второй залп, а потом, выхватив тяжёлые клинки, направили коней на кучку оставшихся на пригорке людей, срубая мечами наконечники пик. Сдавшихся на милость победителей осталось совсем немного. Вольфгеру стоило огромного труда остановить бойню и защитить крестьян от разъярённых солдат. Впрочем, сдавшихся крестьян потом, кажется, всё равно повесили.

«Да, — подумал Вольфгер, — а вот если сила будет на их стороне, они никого щадить не будут. Купец совершенно прав, надо готовить замок к осаде. Вряд ли она будет длительной, ведь крестьяне есть крестьяне и воевать толком не умеют. Постой-постой, а если среди них найдётся человек, сведущий в военном деле, что тогда? А вот тогда будет действительно худо… Пожалуй, разговор с десятником стражи оттягивать не следует».

Вольфгер только собрался кликнуть Карла, как он сам поднялся по лестнице:

— Господин барон, к вам монах. Прикажете впустить?

— Погоди, Карл, — досадливо отмахнулся Вольфгер, — не до него сейчас, скажи, пусть завтра придёт!

— Ваша милость, — неожиданно возразил Карл, — осмелюсь заметить, что старик чем-то очень взволнован, его аж колотит. Вдруг он хочет сообщить вам что-то важное? Может, вы всё-таки уделите ему несколько минут?

Вольфгер удивился. Карл никогда не позволял себе давать советы господину, и, раз он изменил своему правилу, значит, действительно, случилось что-то важное.

— Ну, хорошо… — нехотя сказал он, — приведи его… Что за день такой сегодня…

Оказалось, впрочем, что за монахом идти не нужно, он уже стоял на лестнице за спиной Карла и колотил в его широченную спину кулаком, требуя дать дорогу:

— А ну, пропусти меня, сатанинский оборотень!

— Не толкайся, святой отец, а то загрызу, — беззлобно отругивался Карл.

— Здравствуй, сын мой, спасибо, что не отказался выслушать старика! — слегка задыхаясь, сказал монах.

— Садись, отец Иона, отдышись, — сказал Вольфгер, — выпей вот подогретого вина, хочешь?

— Вина? — оживился монах, — с удовольствием… Хотя, нет, спасибо… Пожалуй, я лучше воды…

Брови Вольфгера полезли на лоб — старый монах на его памяти ещё ни разу не отказывался от вина. «Заболел он, что ли?» — подумал барон.

Барон помнил отца Иону с детства. Откуда пришёл в замок тогда ещё молодой монах, он не знал, но с тёплым чувством вспоминал, что именно отец Иона заменял ему отсутствующего отца и вечно больную мать. Монах учил маленького Вольфгера чтению, письму и счёту, рассказывал о зверях, птицах, деревьях и травах, утешал, когда болели разбитые коленки, рассказывал на ночь вместо сказок истории из Ветхого Завета, выбирая сюжеты, понятные ребёнку.

Сейчас Вольфгеру было уже за сорок, а отец Иона разменял седьмой десяток. Высокий, сухощавый, всегда чисто выбритый (в отличие от Вольфгера, который нередко забывал побриться), казалось, монах не менялся с годами, только венчик волос вокруг тонзуры стал совсем седым. Он был одет в поношенную бурую рясу, подпоясанную вместо положенной монаху верёвки кожаным ремешком. Вольфгер не знал, к какому ордену принадлежит отец Иона, а сам монах, наверное, уже и забыл, в каком монастыре много лет назад он принял постриг.