Ксения Медведевич - Кладезь бездны

   Тарик поднял руку и лениво махнул - подходи, мол, сюда.

   Сплюнув под стремя, ибн Хамдан спешился и полез вверх по хрустящей песком лестнице.

   Утирая пот рукавом, он доплелся до ветреной жаркой верхотуры. Тарик сплюнул шелуху через плечо. Абу-аль-Хайджа сопел, поправляя перевязь с мечом.

   - Я их построил, сейид, - наконец, выдавил он.

   Пустые серые глаза даже не смигнули. И лицо тоже такое - пустое. Хрен поймешь, что думает. Тарик закинул в рот семечку. Снова плюнул. Затем изволил сказать:

   - Ты помнишь, что случилось под ад-Давасир, о Абу Джафар?

   Шейх таглиб вспыхнул:

   - Помню ли я про ад-Давасир, сейид? Да отсохнет мой язык, если благородные дети ашшаритов забудут об этом! Мой отец и отец моего отца рассказывали мне о битве! - и схватился за рукоять джамбии.

   Тарик прикрыл и раскрыл глазищи. И сказал:

   - Вы переправились через наполненный дождем вади по мосту из связанных плотов. Лаонцев было в три раза меньше, чем вас.

   Абу-аль-Хайджа засопел, стискивая пальцы на острых выступах рукояти кинжала. Да уж, такого позорного поражения, как при ад-Давасир, племена не знали за всю свою историю...

   - А в объединенном войске таглиб и хашид шло чуть ли не шесть тысяч всадников.

   - Нас было от силы две тысячи! - возмутился ибн Хамдан.

   - Вранье, - сплюнул шелуху Тарик. - Шесть тысяч. Я смотрел записи дивана аль-джайш, который потом выплачивал ата5 участвовавшим в кампании и семьям погибших.

   Абу-аль-Хайджа сердито засопел - крючкотворства и бумагомарания он не любил. Что они понимают, эти писаки, в разговоре мечей и копий?

   Нерегиль тем временем сгреб горсть семечек с блюда и, кривя губы в презрительной гримасе, продолжил:

   - Лаонцы встали в "черепаху", и ваши стрелы не причинили им никакого вреда. В конную атаку вы тоже не пошли - и правильно сделали. Воины Аллеми стояли с хорошими пехотными щитами и копьями в шесть локтей длиной. Копья они уперли в землю, и кавалерия сразу стала бесполезной. Я все правильно излагаю, о Абу Джафар?

   - Да, сейид, - мрачнея, подтвердил ибн Хамдан.

   И он, и Тарик знали продолжение истории.

   - Тогда вы решили оставить лошадей и атаковать лаонцев в пешем строю. Да?

   - Да, сейид.

   - Когда барабаны пробили команду спешиться, а знаменосцы отмахнули ее знаменами, таглиб закричали, что не будут идти пешком, как бедняки из стойбищ. А хашид закричали, что раз таглиб не спешиваются, то и им зазорно бросать на произвол судьбы своих скакунов. Однако вождь хашид закричал, что биться в пешем строю боятся лишь трусы, и перерезал сухожилия своему коню - а следом за ним так поступили его вольноотпущенники и ближайшие родственники. Среди хашид началась драка: кто-то хотел спешиться, кто-то не хотел, и все обвиняли друг друга в трусости. Тем временем лаонцы подняли копья и пошли в атаку. Щитовая стена спихнула вас в вади вместе с покалеченными и непокалеченными лошадями. В довершение всего бегущие хашид испугались преследования, перерубили канаты моста, и большая часть находившихся на нем либо утонула, либо погибла под лаонскими стрелами. Я правильно все рассказываю, о Абу Джафар?

   - Да, сейид, - выдавил Абу-аль-Хайджа.

   И скрипнул зубами.

   Тарик закинул в рот семечку. И показал куда-то за спину шейху таглиб - погляди, мол. Тот оглянулся.

   И чуть не ахнул.

   С другой стороны ристалища невероятно быстро стоился отряд пехоты - так быстро, словно джинны наколдовывали его, прямо на глазах у Абу-аль-Хайджи. Звеня кольчугами, воины занимали места, разворачиваясь к волнующейся толпе бедуинов. Ровные ряды белых тюрбанов над блескучими кольчужными капюшонами, выпуклые деревянные щиты в полчеловеческого роста. Ну да, конечно. Гвардейцы. Куфанский джунд.

   Каид гаркнул команду, грохнул барабан, строй упал на колено и с грохотом сомкнул щиты. И наклонил упертые к ступне копья.

   Тарик сплюнул шелуху. И лениво приказал:

   - Прикажи своим воинам спешиться, о Абу Джафар.

   - ...Принесите еще огня! Еще ламп! А еще лучше - свечей! - бурчал, подслеповато щурясь, Харсама ибн Айян.

   Похоже, старику день казался нескончаемым - да что там, он даже для аль-Мамуна вышел слишком долгим. Совершив два раката ночной молитвы, правоверный может идти спать. Но день халифа сегодня превратился в ночь, и конца ему пока не предвиделось. Так что если он, аль-Мамун, пропустит рассветную молитву - Всевышний простит. А плюнуть и уйти прямо сейчас - нельзя. До него и в хариме доберутся - через Буран и Ситт-Зубейду. Доберутся сначала до жены с подарками, а потом и до него с прошениями.

   Потому что за воротами Башни Справедливости, отделявшей Большой двор от двора приемов, стояла и орала толпа народу.

   - Справедливости! Справедливости! Не потерпим оскорбления!..

   Ну-ну, крикуны, орите-орите.

   Вода в узенькой канавке казалась масляно-черной, крохотный прудик в самой середине двора почти не блестел. Малая подкова башенных ворот походила на выход в огненный дневной мир - толпа во дворе приемов жгла факелы. Сидевшие под сводами джахлиза стражники переглядывались и поправляли чалмы - им становилось все неуютнее. Семенящие и потеющие от страха черные евнухи расставляли на камнях двора свечки и звякающие лампы. В прибавившемся свете сразу стала заметно облупившаяся штукатурка и разномастная кирпичная кладка Башни Справедливости: снизу крупные прямоугольники парсийского фундамента, повыше мелкие ребра ашшаритской перестройки, а по краю арочной подковы - снова большой кирпич, выложенный после ремонта аль-касра.

   - Справедливости эмира верующих! Справедливости нашим женам и детям!

   Справедливости так справедливости. Аль-Мамун углубился в чтение поданных нерегилем бумаг.

   Четыре дня продлился смотр собравшихся для похода на аль-Ахсу войск. Сегодня перед Тариком прошли два больших отряда, да что там отряда - армии. Утром на ипподроме построились полки Абны - потомки аббасидских гвардейцев, находящиеся на казенном содержании, показывали свое искусство в стрельбе из лука и метании копья по мишени. Вечерние часы отданы были бедуинским всадникам под командованием Абу-аль-Хайджи.

   Вечерние новости почему-то дошли до халифа быстрее утренних: разъяренный шейх таглиб попытался обжаловать приказ Тарика незадолго до призыва на послезакатную молитву. Абу-аль-Хайджа сыпал такими проклятиями, что случившаяся рядом Шаадийа-кахрамана закрыла от стыда лицо. Надо сказать, что Тарик в долгу не остался: похоже, он много чему научился во время своих странствий с бедуинами и теперь ругался с той же виртуозностью.