Наталья Лебедева - Малахит

Бараки были грязны, дерево, из которого они были построены, уже пахло гнилью. Здесь было сыро, и пол был земляной, без настила. Мужчины спали сидя, прислонившись спиной к стене, потому что места всем не хватало. Единственную ведущую сюда дорогу патрулировали отряды милиции, со всех сторон выселки окружала гиблая топь, и не было никакой возможности выбраться. Торговцы драли за продукты втридорога, и люди начали голодать.

Но они не сдались. Латунь — папа Золотко — организовал постройку домов. Строили быстро, и скоро бараки уже снесли за ненадобностью.

Сюда согнали разных людей, а потому скоро нужда отступила. Высельчане начали кормиться со своих огородов, обзавелись скотиной. У всех появилась мебель и домашняя утварь.

Но все равно это была унизительная жизнь. Огороды не приносили и десятой части того урожая, который был бы на нормальной земле. Коровы давали совсем мало молока, свиньи почти не жирели, куры плохо неслись. Животные часто болели и умирали здесь, на гнилых болотах.

Мама Золотко попыталась разбить перед домом маленький садик, но ее чудесные анисовые яблоньки не хотели расти на болоте.

Девочке не разрешали уходить далеко от дома, потому что сразу за деревней начиналась топь, и один мальчик там уже утонул.

Золотко часто сердилась на своего отца: он перестал улыбаться и все время ворчал на дочь и жену. Он часто исчезал из дома по ночам. Анис говорила ему: «Куда ты опять ходил, почему ты не можешь просто спокойно жить?», а он молчал, иногда говорил, что она ничего не понимает. Один раз сказал, правда: «У тебя тут даже анис не растет, а ты хочешь, чтобы вырос ребенок.» Она боялась, что мужа убьют. И девочка тоже стала бояться.

Потом умер от болотной лихорадки соседский малыш. Вот тогда Анис перестала ругаться с мужем. С тех пор случалось, что он не бывал дома по три дня, однажды ушел на неделю, а мама Золотко плакала все время, пока его не было.

Еще шар показывал Аделаиде Лесоруба и его жену. У них было три сына. Старшему было восемь лет, среднему — два года, а младший только родился и всю дорогу до выселок резко и надрывно орал у матери на руках. Эти не прожили в бараках и дня.

Гордый Лесоруб сказал, что не останется там, где ему велят, и двинулся в глубь болот. Аделаида видела, как, придя на остров в самой середине топи, они первое время жили под открытым небом, у костра, и спали, кутаясь в овечьи шкуры. Ясновидящая удивлялась, до какой же степени надо ненавидеть тех, кто загнал их в гетто, чтобы не пожалеть собственного новорожденного сына. Ведь дырявая крыша барака все-таки была крышей. И рядом были бы люди, готовые помочь едой и одеждой.

Аделаида видела полгода спустя, как, выйдя из дома, построенного им на острове, Лесоруб оглядывал болото и лес. Это был взгляд полусумасшедшего человека. Казалось, мужчина ищет, на ком бы выместить свою злость, но кроме его семьи здесь больше никого не было. И тогда Лесоруб тоже стал пропадать по ночам. Пару раз шар показал Аделаиде, как стоит в сенях тяжелый топор, измазанный чем-то бурым и густым. Казалось, Лесоруб нарочно не стирает кровь с лезвия и топорища. Он гордился ей, как охотники гордятся трофеями. Старший сын и жена бросали на топор испуганные взгляды, но спросить не решались. Он сам сказал однажды после ночной отлучки:

— Трое.

— Что?

— Сегодня — трое.

— Но они же люди, как ты можешь так спокойно?… — начала говорить жена.

— Они не люди. Они — это то, что мешает нам вернуться домой. Если я еду домой, а на моем пути лежит бревно, я разрублю это бревно…

— Но они все-таки люди, неужели тебя ничего не мучает?

— Ничего меня не мучает. Кто-то должен умирать. Или мы — медленно, или они — быстро.

Сын тоже слышал этот разговор. Отец специально говорил при нем, и Аделаида поняла: Лесоруб хочет, чтобы сын начал ходить с ним — не сейчас, через какое-то время. Она понимала суть той войны, которую мужчина ведет с людьми, отнявшими у него дом, но не могла понять, почему пушечными ядрами в этой войне он сам сделал собственных детей.

Ранним утром отец Золотка пришел домой сильно расстроенным. Он тихо поговорил о чем-то с женой, они собрали вещи и вышли из дома. Было очень рано, на улице никого, с неба сыпал мокрый снег, и все вокруг было похоже на декорацию к какой-то очень грустной сказке. Было сыро, холодно, неуютно, но в то же время земля стала белой-белой, и воздух тоже был белый-белый от хлопьев снега. Лес был почти невидим в этой густой белизне, люди казались нереальными существами. Их силуэты словно были нарисованы жирными мазками серой краски. Только иногда из этой ваты появлялась четко нарисованная черная ветка, обернутая снежным кружевом, изредка доносился какой-нибудь лесной звук — приглушенный и измененный.

Они шли по самому опасному месту болот, обвязавшись для безопасности одной веревкой. Девочка спросила: «Папа, куда мы идем?» — «К хорошим людям.» — «А почему мы ушли?» — «Не переживай, все будет хорошо».

Они пришли на остров, где тоже жили Курочка, Лесоруб и трое их сыновей. Остров был достаточно большим, чтобы кроме избы на нем поместился двор с многочисленной живностью, маленький огород и три березки. Между березками были вкопаны качели, на которых целыми днями качались младшие сыновья Курочки. Одному было четыре года, другому — три. Был и третий, старший, сын, но Золотко никогда его не видела — он исчез. В тот самый день, когда Золотко с родителями пришли на остров, Веточка ушел в Выселки и не вернулся. Лесоруб и Латунь ходили его искать. Они бродили по лесу несколько дней подряд, но не нашли даже его следов. «Наверное, болото», — сказал Латунь Курочке. Он не смотрел ей в лицо, когда говорил. А Курочка побледнела, перестала моргать, и как будто перестала видеть. Так и ушла в дом, села там у стола и ни с кем не разговаривала. Только когда Кроха — самый маленький — заплакал, она заплакала тоже, начала ходить, приготовила ужин, обожглась, уронила сковородку с едой.

Возможно, раньше Курочка и была хохотушкой, но Золотко так и не увидела ни одной ее улыбки. Это была полненькая, мягкая, как свежая булочка, очень подвижная женщина. За день Курочка успевала сделать столько, сколько другая не успела бы и за неделю.

Они с мужем очень горевали по Веточке, но понемногу жизнь налаживалась. У них ведь было еще двое сыновей, совсем маленьких. Анис убиралась, готовила, присматривала за детьми, Курочка занималась курами и коровой, Лесоруб целыми днями пропадал на лесосеке, Латунь куда-то ушел и не появлялся несколько дней.

Потом Лесоруб исчез. Он не пришел домой к вечеру, не вернулся и к утру. Курочка ходила на лесосеку, но мужа не нашла. Пришла вымокшая, окоченевшая. Легла на кровать, не раздеваясь, укрылась одеялом до подбородка и сильно-сильно затряслась. Анис еле заставила ее вымыться теплой водой и переодеться. Курочка сделала все это с большим трудом, а потом снова легла. Лежала и смотрела в потолок. Мальчишки перепугались. Ходили, тянули ее за руки, плакали: «Мама, вставай!», а она не могла. К вечеру начался кашель. Курочка кашляла подолгу, громко и надсадно, так что даже становилось страшно. Она почти ничего не ела и худела на глазах. На третий день Курочка будто очнулась, попробовала поесть и позвала мальчиков. Они пришли, притихшие, робкие; обняли маму и просидели с ней целый день.