Наталья Лебедева - Малахит

— Ты кто?

Девочка молчала.

— Ты не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю. Ты замерзла, наверное?… Может быть, есть хочешь?

Крысеныш запустил руку в карман и выудил оттуда корку хлеба и кусок сыра.

— На, — он протянул еду девочке.

Та посмотрела на него недоверчиво, но хлеб и сыр все-таки взяла. Крысеныш осторожно подсел к ней, и девочка незаметно для себя привалилась к его чужому, но теплому плечу. Она была еще маленькой, и такой худенькой, что насытилась почти сразу. Выронив из рук недоеденный хлеб, она уснула. Крысеныш уложил ее себе на колени и обнял, пытаясь согреть. Девочка прошептала что-то и тоже обняла мальчишку — нежно и крепко. Сердце Крысеныша дрогнуло и осыпалось каскадом золотистых искр. Он убрал с ее лица непослушную прядь давно не мытых волос. Девчонка была такой же одинокой и беззащитной замарашкой, как и он сам. Крысеныш был готов полюбить ее — ему надо было кого-нибудь любить.

Часы на доме сельского старосты пробили два. Девочка спокойно спала. Крысеныш тоже был готов уснуть. Он откинул голову, прислонившись затылком к забору, но тут увидел, что по дороге к ним направляется кто-то высокий и полный. Полный решимости защитить своего ангела, Крысеныш зарычал на незнакомца почти по-собачьи. Послышался приглушенный женский вскрик.

Она напряженно вглядывалась в темноту, пытаясь разглядеть, здесь ли девочка.

— Ты кто? — спросила она сурово.

— Это я, Крысеныш из трактира, фру Бронза, — ответил он, узнав суровую, мощного сложения старуху, которая иногда обедала у Солода.

— Ты что здесь делаешь?

— Я случайно увидел тут девочку… Мне показалось, ей нужна помощь.

— Про нее нельзя никому говорить.

— Да мне и сказать-то некому.

— Это верно.

— Конечно, я никому не скажу. Она такая… красивая, — прибавил мальчишка, сочтя, что его предыдущий ответ можно принять за увертку.

Фру Бронза тяжело опустилась на землю и прислонилась к забору рядом с детьми. Ветхие доски жалобно застонали.

— Это моя внучка, — пояснила она, аккуратно перекладывая девочку к себе на колени.

— Золотко, — прошептала Бронза, поглаживая внучку по щеке, — проснись, милая, я принесла поесть. Проснись, Золотко.

— Не будите ее, пусть поспит. Я дал ей хлеба и сыра.

— Ну и хорошо, а то она с утра ничего не ела. Вот что: ты, может быть, сможешь нам помочь… — Фру прищурилась, будто прикидывая, насколько можно доверять этому худенькому заморышу. — Мою внучку ищет милиция.

— Она метис?

— Да, она метис, — немного поколебавшись ответила Бронза. — Я хотела взять ее к себе, но… У меня соседи: заглядывают в окна, паразиты. Да потом, если где и будут ее искать, так это у меня. Может быть, ты знаешь какое-нибудь укромное место?

На секунду он впал в отчаянье от мысли, что не может ничего придумать. Но потом вспомнил про сарай.

Времени терять было нельзя. В трактире в этот час все уже спали, и Крысеныш немедленно принялся рыть подкоп. Стенка была тонкой, все инструменты под рукой: работа заняла два часа. В начале пятого он пролез в сарай, наскоро отодвинул вглубь тяжелый старинный буфет, дробя им в щепки хлипкие стулья, и кинул на освободившееся место кое-что из своего тряпья. Еще затемно он успел вернуться за Золотком. Бегом, хрипя от одышки, Бронза дотащила сонную, уставшую девочку до трактира. Усадив ее на пороге, бабушка наскоро объяснила внучке про новое убежище и ушла домой, через каждый шаг оглядываясь на опустевшее трактирное крыльцо.

Забытую на задворках бадью Крысеныш принес уже с первыми солнечными лучами, когда хозяин начал зевать и ворочаться в своей постели.

В полдень Крысеныш пробрался к девочке. Золотко сидела, прижавшись спиной к буфету, и настороженно смотрела на мальчишку все время, что он приводил в порядок ее жилище.

Он приходил к ней каждый день. Она привыкла к нему, к его ненавязчивым и недолгим посещениям и стала считать Крысеныша своим другом. Дети разговаривали шепотом, почти беззвучно. В весеннем воздухе их голоса шелестели, будто сентябрьские листья.

Крысеныш рассказывал Золотко о сельских новостях, передавал приветы от бабушки: фру Бронза успевала шепнуть мальчишке несколько словечек, пока обедала за столиком, вплотную стоящим к бочкам. О себе он мог сообщить немного. Все, что он знал — его безынтересная жизнь в трактире. И только смутно помнилось из прошлого: буря, хлысты косого дождя, перемешанная с талым снегом грязь под ногами, ночь. Он несется по лесу и кусты безжалостно хлещут его отчего-то голые бока.

Исчерпав свой скудный запас новостей и историй, Крысеныш с надеждой смотрел на Золотко: не расскажет ли она чего-нибудь о себе. Она рассказывала, а мальчишка с изумлением и восторгом смотрел в ее глаза. Сейчас она говорила о грустном, и глаза были похожи на два темных сапфира в оправе белого золота: зрачок потемнел, а его каемка, обычно теплая и золотистая, стала холодной как лунный свет.

— Я родилась здесь, в Кузнецове, — говорила она, поеживаясь от ледяных поцелуев сквозняка, — наш дом был совсем рядом с бабушкиным. Моего папу зовут Латунь, маму — Анис. А я, получается, метис. Так что четыре года назад нас увезли в Выселки…

Аделаида тоже знала эту историю. Шар рассказывал ей о Золотко.

Четыре года назад он впервые показал ей маленькую девочку, которая жила в просторном доме вместе с мамой, папой и бабушкой. Отец создавал латунную утварь, бабушка — прекрасные бронзовые вещи, отправлявшиеся затем в замки и дворцы Камней. Мама ухаживала за садом.

Однажды ночью девочка проснулась от страшного шума. Могло показаться, что вся деревня высыпала наружу. Кто-то кричал, что-то гремело, и раздавался за окном жуткий вой, не похожий на вой волка или собаки.

В дом вбежал отец, лицо у него было красное, страшное. Он кричал так, что даже плевался слюной: «Я убью их!» А мама — в чем-то длинном и белом, с распущенными черными волосами висела у него на руках и только причитала: «Не надо, не надо!.. У нас ребенок!.. Ради ребенка успокойся!» Он побежал к двери и протащил маму по полу так, что она ударилась о ножку стола. Девочка заплакала, и от ее слез отец словно очнулся. Он перестал кричать, обнял жену, прося прощения, и как мог постарался успокоить дочь.

Мама собрала вещи, потом все вышли во двор. На улице шел сильный дождь. Папа взял девочку на руки, прикрыл полой плаща, так что ее почти не было видно, и пошел. Девочка иногда спрашивала: «Где наша мама?», и мама отвечала: «Я здесь, Золотко, здесь».

Всю ночь Золотко и ее родители шли под конвоем милиции рядом с полусотней таких же несчастных семей. К утру они были на месте. Лес. Болота. Три наскоро построенных длинных барака. Здесь им предстояло жить.