Марина Дяченко - Последний Дон Кихот

- Ты ослеп? Да вон же!

Санчо смотрел на него теперь испуганно:

- Сеньор Алонсо... Нет там никого. Что вы...

- Как нет?! Я своими глазами...

В глубине комнаты действительно никого не было. Пусто. Секунду назад был - и вот пропал...

Алонсо стряхнул руку оруженосца и шагнул навстречу ночи за окнами. На него пахнуло пряными запахами запущенного парка; он прислушался - за окном бушевали цикады, но звон их разбивался о стены дома, как разбиваются волны о борт надежного корабля, а здесь, в доме, стояла обомлевшая сонная тишина...

Тогда ему стало страшно.

Ведь он ясно видел бредущую в темноте высокую фигуру. Он ясно видел...

Рубашка прилипла к спине. Взгляд - невольный, суеверный - на шторку, прикрывавшую мутноглазый портрет безумного Дон-Кихота, сеньора Кристобаля Кихано...

- Санчо... - сказал он и поразился, как жалобно звучит его голос. - Ты здесь ничего не видел?

Оруженосец был уже рядом. Коснулся его руки:

- Сеньор Алонсо... Тут у вас дом такой, то лестница скрипнет, то сквозняк пройдется... Может и привидится всякое. Чего вы всполошились?

- Привиделось, - сказал Алонсо, сам стыдясь своего детского страха. Привиделось, Санчо... Бывает.

* * *

Алонсо брел, подняв свечку, и мечтал только об одном - поскорее добраться до спальни, когда в темноте ему померещилось не дуновение даже так, колебание воздуха, пламя свечки дрогнуло и чуть не погасло.

Сквозняк... бывает.

Бывает... Но потом ему померещился осторожный скрип половицы. Не случайный скрип пола, который давно хорошо бы починить - а именно негромкий, приглушенный звук, который издает половица, когда по ней идут на цыпочках.

Он малодушно оглянулся - ему показалось, что в конце коридора метнулась тень.

Некому тут метаться. Фелиса спит, и Санчо ушел к себе в комнату...

Показалось. Бывает.

* * *

Фелиса хрюкала от смеха. Затыкала себе рот подолом рубашки - и все равно смеялась, синея; в какой-то момент Санчо испугался, что она задохнется или проглотит язык.

- Какое у него было лицо! Нет, ты видел, Санчо! Вот умора... Ты смотрел на его лицо? Я бы что угодно отдала, чтобы еще раз его увидеть...

- Увидишь, - сказал Санчо нехотя. - Только... одно и то же повторять не надо.

Теперь, к примеру, перевести часы... Или звук какой-нибудь, шелест...

- А ходить за ним уже не надо?

- Надо. Ходить будем по очереди - ты, я...

Фелиса минуту сдерживалась, а потом снова покатилась со смеху. У ног ее лежали самодельные ходули и старая льняная простыня.

- Нет, ну как вспомню его лицо... Не могу!

- А ты его не любишь, - сказал вдруг Санчо, сказал, сам не зная зачем. - Ты ему врала.

Фелиса сразу же перестала смеяться. Уставилась на Санчо, покрутила пальцем у виска:

- Ты чего это? Ясно, я его люблю. Чего это я его не люблю?

- Ты его не жалеешь, - сказал Санчо медленно.

- Здрасьте, - сказала Фелиса. - Чего его жалеть? Мы же балуемся, играем...

Кстати, ты мне не сказал, зачем тебе все это надо?

- Зачем? - Санчо прищурился. - Уж такой веселый я человек, пошутить люблю.

Понурая свинья, говорят, глубоко копает, зато веселой свинье желуди сами в рот валятся...

Фелиса прищурилась тоже:

- Так, может, ничего и страшного, если я сеньору Алонсо - признаюсь?

Санчо усмехнулся:

- Да? А если я скажу сеньоре Альдонсе про "пробку от вина"?

Фелиса презрительно надула губы:

- А что такого?

- А ничего такого, ничего особенного... Сеньору Алонсо я и сам признаюсь.

Только потом. А то вся соль от шутки пропадет... Вот у меня старший сынаша пошутить тоже любит, дядьке своему однажды в сортир пачку дрожжей кинул...

Говоря, Санчо как бы ненароком протянул руку и нащупал мягкий Фелисин бок; девчонка отстранилась:

- Хваталки-то прибери...

Санчо обиделся:

- Уж и пощупать нельзя?

Фелиса насупилась. Отвернулась.

- Слушай, недотрога... А наследника сеньору Алонсо скоро родишь или нет?

Бросили семена в плодородную почву - или покуда не собрались?

- Тебе какое дело? - спросила Фелиса недружелюбно.

Санчо пожал плечами:

- Слушай... Ты что, серьезно хочешь, чтобы твой сын был Дон-Кихотом? Чтобы тащился, как чучело гороховое, на Росинанте, получал тычки и пинки, валялся в дерьме и блевотине... ради какой-то там сомнительной славы? Славы дурачка-сумасшедшего?

Фелиса усмехнулась:

- Ну, кому как... Кому-то все равно, была бы слава, а какая - не важно... Вон, сеньор Мигель Кихано за славой в поход ходил. Глупостей натворил сверх меры, зато потом его узнавали всюду, куда бы не заявился. Автографы давал... Песни про него сочиняли... Песни-то плохонькие, до наших дней ни одна не дожила. Умер счастливым человеком - знаменитостью...

- Откуда ты все это знаешь?

- Это все знают, - засмеялась Фелиса, - это история рода Кихано...

- А ты, стало быть, на славу польстилась? Прилетела, как муха на мед?

- Дурень ты, - сообщила Фелиса. - Слава, рыцарь, донкихот... Кто тебе сказал, что мой сын попрется... в это их шутовское странствие?

- То есть? - Санчо нахмурился. - Он же будет наследник Дон-Кихота? Должен...

- Должен был мельник моей матушке, - зло сказала Фелиса. - Мой сын... если только у меня будет сын... будет наследником Кихано. А вовсе не донкихотом.

Будет идальго... даже если бастард, а все одно единственный наследник. Я у нотариуса спрашивала..

- У нотариуса? - опешил Санчо.

- За дуру меня держишь? Конечно... даже если Алонсо из путешествия не вернется - есть сейчас способ доказать, что малый - его сын. Берется кусочек кожи трупа - и кровь ребеночка, и под мелкоскопом сравнивается... И тогда дом, титул, все переходит малому. Понял?

Санчо молчал.

* * *

- ...Фелиса! Это ты?!

Тишина.

- Фелиса!!

Издалека, из кухни, далекое:

- Что-о?

- Кто здесь?!

Тишина. Фелиса на кухне, Санчо в конюшне, Альдонсы нету дома. Но кто-то же только что здесь был? Кто-то шел за ним по пятам? Шепот, возня, странный скребущий звук...

Показалось?!

Тишина. Мороз по коже.

* * *

Больше всего на свете он боялся утратить рассудок; отец нынешнего Карраско, старый сеньор Карраско, смотрел ему зрачки, поджимал губы, качал головой и успокаивал - настолько ненатурально и фальшиво, что лучше бы молчал...

Алонсо было тринадцать лет; его одолевали страшные сны. Ему мерещился черный человек, затаившийся под кроватью. Потом сны перешли в явь: дом, прежде знакомый до последней трещинки в пороге, в одночасье оказался населенным чудовищами.

Алонсо никого не хотел видеть, замыкался в себе, прятался наедине с собственными страхами. Ему казалось, что учителя к нему придираются, что мать его не любит, что сеньор Карраско хочет специально засадить его в сумасшедший дом...