Питер Бигл - Соната единорогов

— И вот это, это! — завопила она, — вот это! Да что же это за место такое? На что ни взгляни, оно либо напугает до смерти, либо разобьет тебе сердце. Нет, ты объясни, что это за место?

— А вот это был мири, — невозмутимо сообщил Ко. — Тебе здорово повезло, ты увидела его в первый твой день в Шейре. Только один мири и существует зараз, а состарившись, он поджигает свое гнездо и сгорает дотла. И когда огонь догорает, в гнезде уже сидит молодой мири. Ну, что ты об этом скажешь, дочурка?

Джой трясло.

— Феникс, — прошептала она. — Это феникс. Мы читали о них в школе. Но это же плод воображения, миф. И сатиры тоже — или как вы себя называете?

Ко пожал плечами и почесался.

— Древнейший тебе все объяснит.

— Ну да, конечно, — мрачно сказала Джой. — Древнейший. Ты бы хоть рассказал мне о нем, раз уж мы волочем наши задницы в такую даль, чтобы увидеться с ним.

— Увидеться с ними, дочурка, — Ко захохотал от удовольствия и взял ее за руку. — Кто такие Древнейший, я тебе рассказать не могу, — продолжал он. — Они есть и были всегда, все три разновидности. Другого названия для них не существует. Они Древнейший.

— Вот тебе сто восемьдесят семь лет, — сказала Джой. — А они еще и Древнейший.

Ко радостно закивал.

— И их три разновидности? — ей представились телевизионные пришельцы с огромными, так и этак сморщенными лысыми черепами.

— Один как небо, — ответил Ко. — Другой как огонь, а третий — земля, как земля. Но все они — Древнейший.

Джой вздохнула.

— Отлично, — сказала она. — Кстати, ты мне вот что скажи. Древнейшие — это они играют музыку? У вас тут везде музыка.

Пока она произносила эти слова, одинокий рог, зазвучавший вдруг в такой близи, в какой находился Ко, запел мелодию, грустную и грациозную, как долгое падение листа — поймал ее, подержал на весу и отпустил на свободу. В наступившей тишине Ко сказал:

— Нет, дочурка, Древнейший не играют музыку. Древнейший и есть музыка.

Джой не ответила.

Теперь дорога шла вверх по узкой долине, поросшей терновыми деревцами, треугольные листья которых отливали под солнцем серебром. Музыка поднималась и опадала по собственной воле, оплетая, словно цветущий вьюнок, мягкое шарканье раздвоенных копыт Ко. Временами казалось, что играет один рог, от силы два; временами — не меньше четырех; временами могла звучать дюжина, если не больше, целый оркестр Индиго. Джой старалась слушать музыку натренированным Джоном Папасом, понимающим ухом, но ничего у нее не получалось.

Маленькие существа, дремавшие на залитом солнцем валуне, поднялась, наблюдая, как Джой с Ко проходят мимо. Джой почти равнодушно отметила, что они походят на изображения драконов, вот только росточку в них не больше шести дюймов да цвета они песчаного, цвета камня, на котором они притулились. Когда глаза Джой встретились с прикрытыми набрякшими веками глазами самого крупного из них, тот тихо, но вызывающе зашипел и раскинул коричневатые крылья, прикрывая драконят.

— Шенди, рановато они в этом году, — сказал Ко, словно сообщая с приятным удивлением о появлении весенних цветов.

Дорогой Ко подбирал для нее с земли плоды — сладкие, темно-лиловые фиги и то, что он называл «явадуром». Последний выглядел как помесь манго и авокадо, пах мокрой собакой, а вкусом напоминал заварной крем с жженым сахаром. Джой, у которой после выпитого в другом мире стакана шоколадного молока не побывало во рту ни крошки, умяла все явадуры, какие Ко удалось найти, и попросила еще. Сатир, с наслаждением следивший за нею, сказал: «Постой, дочурка, передохни. Самые лучшие явадуры растут в глубине леса. Эти — только их тени, сама увидишь. Подожди-ка меня здесь».

Джой, благодарно плюхнувшись наземь, привалилась спиной к стволу дерева, покрытому приятными шишками, похожими на крупные золотистые ананасы. Заснула она почти мгновенно и увидела во сне Би-Би Хуанг, лучшую свою школьную подругу. По какой-то только во сне понятной причине они вместе купали маленького брата Джой, Скотта, причем Би-Би говорила, что это дело требует большой осторожности, потому что в мыльных пузырях водятся премерзейшие твари — вот набьются они Скотту в нос, он и дышать не сможет. Джой приходилось в жизни слышать о возможностях и похуже. Она как раз собиралась сообщить об этом, как вдруг обнаружила, что ей самой дышать становится все трудней и трудней. В собственном ее носу стоял смрад горящего мусора, шею сводила боль. Скотт и Би-Би исчезли, но кто-то где-то громко кричал голосом, который она почти узнала. Джой открыла глаза.

Холодная шершавая рука крепко зажимала ей рот, другие больно стискивали под мышками. Пока ее не стукнуло веткой дерева по голове, она не сознавала, что оторвана от земли, что ее с неумолимой силой волокут куда-то вверх. Сердитый голос все продолжал кричать, всюду вокруг шипели и бренчали золотистые листья — или это другие голоса? Джой еще успела заметить, что рука на ее губах шершава из-за покрывающей ее чешуи, а потом и эта рука, и остальные выпустили ее и она, стукаясь о короткие ветви, полетела вниз и грохнулась на голую землю. Лишь на миг увидела она лица, глядевшие на нее сверху — тоже золотистые, с жесткими зелеными глазами: лица рептилий, но не вытянутые, а плоские, с ушами, до смешного похожими на уши плюшевых медведей. Затем ветви сомкнулись и лица исчезали.

Когда Джой наконец отдышалась, а на это ушла целая вечность, она села, и набрала в грудь побольше воздуху, чтобы завопить, призывая Ко. И застыла, с открытым еще ртом, потому что глядела прямо в жарко-синие глаза Индиго. Он сидел рядом с ней на корточках, как всегда немыслимо прекрасный, но ставший почти похожим на человека — по причине гнева, с которым он обратился к ней:

— Что с тобой такое, Внемирное дитя? У тебя в голове совсем пусто?

Джой, потирая плечи и шею под затылком, ошеломленно потрясла головой. Все болело, ее начинала колотить крупная дрожь. Индиго сказал:

— Это додуматься надо, улечься спать под деревом крияк. Тебе повезло куда больше, чем ты заслуживаешь, что я оказался рядом.

— Откуда ты взялся? — прошептала Джой. — Где Ко? Я хочу Ко.

Юноша всхрапнул, на удивление похоже на Джона Папаса. Он было заговорил, но тут рядом с ними очутился сатир и крепко обнял Джой жилистыми, вонючими, уютными руками.

— Я здесь, дочурка, здесь твой старый Ко, никто тебя больше не тронет, ты только отдохни немного, — однако голос его дрожал почти так же сильно, как ее.

— Отдохни немного, — грубо передразнил его Индиго. — Отдыхать под крияком, все равно что обед сервировать на свежем зеленом листе. Что на тебя нашло, тируджа, как мог ты позволить ей заснуть здесь?