Леонид Бутяков - Владигор

— Нету в живых Светозора… Сам видел тело его растерзанное… Прости меня, княжич, за горькую весть. Нет, не княжич ты нынче — князь Синегорья! По нашей Правде и Совести если судить, то властен лишь ты в нашей вотчине.

— Мал он еще и слаб,— тихо ответила Любава.— Сам знаешь, Прокл, что Климога не отступится, раз уж пошел на измену, а Владия сгубит. Не сегодня, так завтра.

На это старейшина ничего не ответил. Владий встал с колен, с медвежьей шкуры шагнул на свет — к идолу древнему. Правой ладонью коснулся лба Перуна, левую —себе на грудь положил. Сказал громко и явственно:

— Пока сердце бьется, пока разум жив, единому Перуну подвластный, клянусь отмщенье воздать извергу, погубившему отца! Клянусь вернуть вотчине своей Правду и Совесть! Клянусь править страной своей лишь во благо ея, как отец — Светозор — поучал, не иначе. Клянусь!

Прокл и Любава замерли, услышав эти слова. Будто не мальчик семилетний говорил, а зрелый мужчина. Ярым огнем сверкали голубые глаза Владия, русые волосы словно вдруг серебром обметались. Ударил светло-лазоревый луч из перстня на груди княжича в сердце идола. Среди чистого неба гром прогремел. Старейшина Прокл наземь рухнул:

— Принял клятву твою Перун, князь мой Владий! Владыке нашему и наследнику Светозорову — слава и почесть!

Владий, сам того не ожидавший, от идола отшатнулся, очумело на старика посмотрел, по сестре скользнул взглядом, сказал вполголоса:

— Дальше-то что? Научите, коль сможете.

Старейшина к вопросу юнца не был готов. Понимал он, что сегодня Владий не может предъявить свои права на княжескую власть — изведет его Климога вскорости, причину удобную отыскав. Без сильной поддержки кто осмелится выступить против Климоги? А поддержку .откуда взять? Воевода Фотий и войско его — вот надежда единственная.

— Дальше идти вам надо, идти к Фотию,— сказал Прокл после долгого размышления.— А с ним и с дружиной его в Ладор возвращаться. Иного не вижу.

— Так пути до него не меньше недели конному, и то если коня загнать! — воскликнула Любава.— Да препоны, которые Климога выставит, да мудреные, бездорожные леса, да еще много чего! Как дойти?

— Не вы первые,— бородой дернул Прокл, прерывая княжну. — Многие к истокам Аракоса хаживали — —без коней, без товарищей. Ничего, доходили. Вам легче будет. Я людей верных пришлю и провизию дам. Но пойдете не трактом на Селоч, а путями окольными. Климога наверняка тракт перекроет, чтобы поймать вас, и не только тракт — всюду заставы снарядит ловить княжича.

— И как же идти, если мы тех дорог, о которых ты говоришь, не знаем? — не отставала Любава.— Не лучше ли пока спрятаться, а к Фотию верных людей послать?

— Было бы где вам укрыться, так бы и порешили. Но в ближайшей округе покоя не будет, быстро отыщут. Да и не придется, думаю, весь путь :до Селоча вам проделывать. Вперед вас гонца пошлю, чтобы воеводе обо всем поведал, разъяснив заодно, где встречать с дружиной детей Светозоро-вых. А теперь посмотрите…

Прокл со шкуры сошел, взял в руку камушек, стал рисовать им на земле. По берегу Звонки на день пути спуститесь к Лебяжьему порогу. От негосвернете на зорьку, пойдете через лес. Без подсказки там не пробраться — злые места, заморочные. Потому у порога отыщете ворожею Диронью, она нужные тропинки знает, по имени моему их покажет. Заморочный лес обойдя, к Чурань-реке выйдете,

а там уж самим решать…

Насторожился Прокл, прислушался.

— Птицы всполошились. Не занесло ли кого? Сидите здесь тихо, не высовывайтесь.

Старик вышел из пещеры. Он не ошибся: вскоре на тропе, ведущей вдоль крутого прибрежного склона в капище Перуна, появились два всадника. Прокл сделал вид, что целиком занят разведением жертвенного огня. Всадники неторопливо приблизились к нему, внимательно осматривая окрестности.

— Ну что, старик, о спасении своем Перуна просишь? — спросил один, усмехаясь в рыжие усы и похлопывая по сапогу сыромятной плеткой. — Правильно делаешь. Да только вряд ли тебе и Перун поможет. Не выступал бы против новой власти, не мутил бы старейшин, глядишь, не накликал бы беды на себя и сродственников своих.

Прокл выпрямился, сказал негромко:

— С тобой. Гудим, говорить мне не о чем. Ты вор и подлец, пригретый Климогой, всякому то известно. А вот как среди прислужников самозванца ты, Рогня, оказался? Видать, не без паршивой овцы в стаде. Отец славным дружинником был, погиб рано, не успел преподать сыну главных заветов.

— Отец за Светозора сгинул, а что нам за то воздали? — вскинулся Рогня, молодой вояка из конной сотни Гурия.— Ни надела земельного, ни животины какой!

Воевода Гурий и коня мне дал, и доспехи знатные, и платит справно. Ему и служу.

; — Прислуживаешь, юнец. Служат Вотчине, Правде и Совести! Но эти слова хозяевам твоим неведомы.

— Да что ты с ним лясы точишь?! — озлился Гудим на своего молодого напарника.— Делать надо что ве-лено. Вяжи его крепче, волоком в город потащим, чтоб другим неповадно было.

— А не боитесь, что народ меня отобьет, возмутившись непотребным обращением со старейшиной?

— Тебя-то? — Гудим расхохотался.— Молись, чтобы не растерзало тебя простолюдье по дороге! Объявлено уж, что по твоему наущению волкодлаки на Ладор напали, Светозора загрызли. Все ведь знали о дружбе твоей с ведунами и ворожеями, а от них и до нечисти близко!

— Не поверит народ такому навету,— покачал головой Прокл.

— Уже поверил. Дом твой спалили, внуков едва на колья не посадили. Они, дурачье, говорить не хотели, где ты прячешься. Воевода, однако, и без них догадался, что на княжеском капище искать надо. Вот и послал нас за тобой, горемыка!

— Мне-то горе недолго мыкать осталось. Вам подольше придется — ив этой жизни, и в той, что за смертью каждому уготована!

— Не стращай, старик, не зыркай зенками — выколю!

— Очи мои хоть и слабые, старческие, а видят страшные муки, в подземном царстве Переплута вам назначенные! Гореть вам в реке огненной, леденеть в реке мерзлой, змеюгами извиваться под спудом реки каменной…

— Ну, вражйна, я тебя предупреждал! — взъярился. рыжеусый Гудим.

Отработанным движением он захлестнул хвосты плетки вокруг худосочной шеи старика, подтянул его, задыхающегося, на уровень своей груди — и вонзил два пальца в глаза Прокла. Диким смехом зашелся, услышав старческий вопль. Отбросив тело, в котором жизнь все еще теплилась, вытер пальцы о конскую гриву, сказал молодому Рогне:

— Что, в диковинку? Учись, щенок! С этими иначе не получается. Да и живучи они, спасу нет. К завтрему оклемается, если даже волочь его до Ладорских ворот.

— А что Гурию скажем? — спросил Рогня, ошеломленный зверством своего старшего товарища. Впрочем, не столько зверством, сколько бессмысленностью содеянного.