Элизабет Хэйдон - Реквием по солнцу

«Константин».

Толпа на несколько секунд потрясение замерла, — это имя прекрасно знали в Сорболде, оно принадлежало знаменитому гладиатору из западного города-государства Джакар, хладнокровному, кровожадному убийце, не знавшему милосердия на арене и вдруг исчезнувшему несколько месяцев назад.

То, что пожилой священник, который вскоре будет посвящен в сан Патриарха и станет самым могущественным целителем в мире, является тезкой жестокого гладиатора, таило в себе невероятную иронию, и по толпе пробежала волна смеха, разбудившая колокола на башнях Джерна Тала.

Вечером того же дня, когда решение весов было торжественно занесено в священные книги Сепульварты, после того как толпа давно разошлась, нового Патриарха видели у подножия весов, где он стоял, с благоговейным изумлением глядя на древний инструмент правосудия.

В свете убывающей луны на весы смотрел другой человек, на жестком лице которого выражение благоговения постепенно сменилось почтением. Его смуглые руки, залитые серебряным светом, нервно поглаживали какой-то предмет, в то время как он сам не сводил глаз с величественного инструмента правосудия, окутанного сгустившимся мраком.

Сменилась последняя ночная стража, а он продолжал стоять в тени Джерна Тала. Солдаты Второй степной колонны, ужасно потеющие в своих жестких кожаных шлемах, обернутых изнутри простой льняной тканью, прошли мимо него, не заметив ничего необычного, и на улице воцарилась тишина. Потом огни во дворце начали гаснуть, и вскоре он погрузился в темноту.

Тогда незнакомец выдохнул и затем сделал глубокий вдох, наполнив свои легкие горячим летним воздухом, сухим, несущим в себе предзнаменования.

Затем он начал медленно подниматься по ступеням, ведущим к гигантским весам.

Неверный лунный свет отражался от золотых чаш, таких больших, что на них легко уместилась бы телега, запряженная парой быков. Человек устремил задумчивый взгляд в центр одной из чаш, на поверхность, отмеченную следами времени и непогоды, но продолжавшую испускать собственное сияние.

Его левая ладонь раскрылась.

В ней лежала гирька в форме трона.

Резьба на гирьке поражала воображение своей изысканной красотой. Крошечный трон как две капли воды походил на трон Сорболда, на нем даже имелось изображение меча и солнца, украшавшее древний символ власти, ныне занимаемый вдовствующей императрицей.

Однако наибольший интерес представлял материал, из которого была сделана гирька. Холодный на ощупь, несмотря на жару, царящую в пустыне даже ночью, он был окрашен в зеленый, коричневый и пурпурный цвета.

А еще его переполняла жизнь.

Человек осторожно положил крошечный трон на западную чашу, а затем решительно обошел массивные весы и встал перед восточной. И раскрыл правую ладонь.

В это мгновение луна скрылась за тучей, и мрак окутал предмет в его руке, но уже в следующее мгновение, словно не в силах сдержать любопытство, ночное светило вернулось и озарило идеальный овал фиолетового цвета. Едва сияние луны коснулось его поверхности, он вспыхнул, точно одновременно зажглись тысячи свечей. На его абсолютно гладкой поверхности была вырезана руна на языке острова, давным-давно погрузившегося на дно моря.

Это тоже были весы, но совсем другого рода.

Человек очень осторожно положил их на пустую чашу, с восторгом глядя на то, как волны фиолетового света разошлись к ее краям, словно по гладкой поверхности воды пошла рябь от брошенного камня.

Кинжал, всего несколько секунд назад висевший на боку незнакомца, сверкнул в темноте.

Он закатал рукав своего одеяния и быстро полоснул кинжалом по запястью, затем наклонился и вытянул кровоточащую руку над чашей.

Ровно семь капель крови упали на фиолетовые весы.

Человек выпрямился и, не обращая внимания на кровь, которая начала впитываться в рукав, стал внимательно следить за большими весами.

Огромные чаши медленно сдвинулись с места, с легким шорохом коснулись камней мостовой.

Потом чаша с кровью поднялась в воздух, и лунный свет вспыхнул на ее золотой поверхности.

Весы пришли в равновесие.

Кусок Живого Камня, вырезанный в форме трона Сорболда, вспыхнул и превратился в пепел, окутавшись клубами дыма.

Человек постоял несколько мгновений не шевелясь, а затем поднял голову и торжествующе вскинул руки к небу, словно тянулся к луне.

Он не отбрасывал тени.

В полумраке своей спальни кронпринц метался в когтях кошмарных снов. Он покрылся потом и дышал с трудом.

Граница Илорка с Сорболдом у Крипе Дара

ГРУНТОР НАХОДИЛСЯ в мрачном настроении всю ночь.

За всю дорогу назад, в Котелок, он не произнес ни слова, даже не поднял глаз от земли под копытами своего коня. Он только пришпоривал его, вынуждая скакать из последних сил, стремясь побыстрее добраться до столицы королевства фирболгов.

Когда он объезжал приграничную полосу, у него было прекрасное настроение, он то и дело выкрикивал насмешливые оскорбления на болгише в адрес стражей, стоявших по ту сторону границы с Сорболдом, радостно ухмылялся им и махал руками, не обращая внимания на суровые лица солдат, всячески стараясь вывести их из себя. При этом Грунтор изо всех сил делал вид, будто он самое миролюбивое и добродушное существо на свете, насколько такое возможно для великана семи футов ростом, с устрашающими клыками и зеленой шкурой. По им самим установленной традиции Грунтор всегда именно так заканчивал проверку состояния дел на границе.

— Эй, милашка! Моя лошадка хочет с тобой побалакать! Она думает, будто это ты заделал ей жеребеночка!

Свет от костров падал на его широкоскулое лицо и зловеще отражался от клыков и зубов, которые он содержал в безупречном состоянии.

Сорболдцы, получившие четкие указания не реагировать ни на что, кроме прямого нападения, продолжали упрямо смотреть на восток, в сторону Илорка.

Сержант натянул поводья и заставил своего громадного боевого коня сделать несколько шагов назад, а затем уверенно встал в стременах, ловко сохраняя равновесие.

— Кстати о папашах: знаешь, дружок, а ведь Ой вполне мог бы быть твоим, если бы его не обогнал тот шелудивый пес.

Ни один из сорболдцев даже не взглянул на него, а солдаты Грунтора весело захихикали.

Глаза сержанта хитро сверкнули в предвкушении новой шутки. Он остановил свою кобылу Лавину и начал спускаться на землю, продолжая выкрикивать насмешливые оскорбления в адрес стражников.

— Как там у вас с яйцами, ребятки? Какие-то они облезлые. С кустами, что ли, трахались или…

Едва его нога коснулась земли, Грунтор замер.

Кожа сержанта, обычно имевшая цвет старых синяков, вдруг побледнела настолько, что его солдаты заметили это даже в тусклом свете костров.