Василиса Раса - Детонация

Грэм тихо ругнулся сквозь зубы и вышел прочь, чтобы вернуться спустя пару мгновений.

— Карри, идёмте, — произнёс неожиданно мягко, и крепкие руки бесцеремонно приподняли меня в сидячее положение. Я всё пыталась увернуться, прекрасно сознавая, насколько жалкое зрелище сейчас представляю. — Вам свет мешает? Сейчас уберу, — неверно предположил огромный мужчина и загородил собой дверь. — Вот так, а теперь руки, — говорил тихим голосом, натягивая на меня невероятных размеров свитер, что оказался мне почти до колен. — Я согрею вам молока, а вы пока посидите у печки. Так оттаете быстрее. Нужно было давно сказать, что замёрзли. Я к холоду привык. А вот вы — нет, — сказал с заметным укором.

Удержалась, чтобы не пфыкнуть. С чего бы я должна была ему рассказывать о своих неудобствах? Он и так весьма демонстративно донёс нежелательность моего присутствия в его доме, и обременять своими нуждами я никого не собиралась. А вместо этого сказала:

— Благодарю, — ну как сказала, то ли выдавила дрожащим голосом, то ли простучала зубами.

Грэм посмотрел на меня, заметно скривившись и что-то прикинув, резким жестом сдёрнул одеяло с кровати, обернул вокруг меня. Ушёл в кухню. А я, спотыкаясь о волочащийся по полу «туалет», поплелась к печке.

С трудом угнездилась в кресле. Принципиально теплее не стало.

Спустя пару минут Грэм протянул большущую, парящую чашку.

— Температура упала значительно ниже тридцати в течение часа. Поэтому так похолодало, — сухо пояснил он. — Я не сразу сообразил, что вам…

— Спасибо. Но не стоило беспокоиться, — поблагодарила, принимая чашку из рук. Он взглянул на мои дрожащие ладони и со вздохом вернулся на кухню. Сказал тихо, но твёрдо:

— Сядьте за стол. Ошпаритесь. Это кипяток.

Скованно поднялась, бормоча беззвучно, что предпочла бы приличную порцию коньяку. Хотя… одно другому ведь не мешает. И у меня в вещах, кажется, с собой было. Только где сейчас те вещи… Хмыкнула грустно.

— Вы предпочли бы горячий шоколад, наверное. Но я такого не держу, — хозяин понял по-своему и поморщился, кажется, с досадой.

Пожала, точнее, не сдержала судороги и дёрнула плечом, молча поднесла чашку к губам. К шестому глотку трястись стала чуть меньше. Грэм с бледным, перекошенным лицом давил возмущённым и злым взглядом. Я даже видела, как гневно двигаются скулы. Непонятно, что его так взбесило снова. В любом случае я не делала сегодня больше абсолютно ничего, что этот показательный припадок могло спровоцировать. И всё же чувствовать себя в безопасности никак не получалось.

— Вы хоть понимаете, как ваше поведение безответственно и глупо? — сказал, наконец, продолжая дырявить мою нежную ауру взглядом.

— Вы сейчас о том, что я чекушку коньяка в машине оставила? — ощущение, что в молоке спиртное определённо было. Иначе как объяснить то, что я только что произнесла?

— Издеваетесь? — прошипел, гневно вздёрнув одну только левую бровь.

— Даже не собиралась. В любом случае спасибо, мне действительно теплее, — кивнула искренне и благодарно.

— С вашей конституцией переохлаждение категорически противопоказано. А врачебная помощь в настоящее время вне досягаемости. — Мужчина устало опустился напротив. — Вы подумали о том, что я вынужден был бы делать, проснись вы утром с лихорадкой? Да хотя бы с симптомами цистита, например. — У меня неприлично округлились глаза. — Неужели было так трудно подойти и сказать, что в вашей комнате очень холодно? Я не ясновидящий, чтобы сквозь стену понять, что вы замёрзли. И из-за чего? Из неоправданной гордости? Строптивости? Или каприза? Ведёте себя как ребёнок. И я не нянька! — по-прежнему тихо, но так, что лицу стало холодно, высказал Грэм. Как хотите, а пассаж этот не в меня был точно. Это не я время топить печь пропустила. Но прав, конечно. Идти к нему я действительно не хотела. А уж просить о чём-то — тем более.

— Я не нуждаюсь, — сказала тихо вместо того, чтобы вежливо сгладить ситуацию, и почти уронила чашку на стол. Та грохнула донышком о блюдце, и мы оба одинаково, чуть заметно, вздрогнули. — Я не просила вас заботиться обо мне.

Мужчина среагировал… никак. А я мысленно выдохнула. В конце концов, я была ему благодарна и давно уже не злилась после накрученных днём обид и возмущений.

Грэм, прищурившись, смотрел на меня в упор с минуту, что-то обдумывая. Наверное, предполагалось, что я отведу глаза. Но нет, у меня опыт, и я с равной выдержкой привыкла смотреть как в дуло камеры, так и пистолета, пушки, миномёта (нужное подчеркнуть), причём, бывало, в некоторые одновременно, а также в лицо ребёнку или президенту.

Взгляд я выдержала. А Грэм усмехнулся каким-то своим соображениям и ровно бросил:

— Спите сегодня здесь, у огня. — С этими словами мужчина покинул гостиную.

В комнате стало пусто и холодно. Я ещё посидела совсем немного — смотрела, как за узкими щёлками печной дверцы мелькает и гудит огонь, слушала, как высоко взвизгивает вдоль кровли ветер. Так шумно вокруг и задумчиво-тихо. Покой… Непривычно.

Перебралась на маленький сидячий диванчик и слишком быстро заснула.

Разбудил сумасшедший запах кофе. Он струился вокруг волос, перетекал мягкими волнами рядом, я вдыхала шершавый, терпкий аромат и уютнее заворачивалась в пушистое одеяло. Обожаю такие утра, когда можно нежиться в самой лучшей постели на свете — своей — и ни о чём не волноваться. Так, стоп. Ночью был довольно жёсткий диван и тонкое одеяло. А сейчас… Открыла глаза, поёрзала. Диван в наличии имелся. Одеяло… большое. Как облако. Тёплое. Дрэков Грэм. А сразу нельзя было такое выдать?

Потянула носом — кофе не приснился. Кофе точно был! Чуть опустила краешек, освобождая обзор. Мужчина к кофе прилагался тоже. Лежала и глазела бесцеремонно.

Небрежно небрит. Слегка беспорядочно взлохмачен. Вид неуставной и фривольный. Движения твёрдые, прямые, лаконичные. И при этом совершенно необъяснимое отсутствие тяжести. Большой Грэм в маленьком, почти игрушечном для него домике, но не выглядит тут инородным и лишним. А может, секрет в том, что здесь почти нет мебели? И много свободного места? Наверное, пространство организовано специально под него, чтобы он мог развернуться.

Бессовестно пялилась на широкую спину с ровными, чётко очерченными плечами. Терпеть не могу, когда у мужиков перекачанные в головогрудь треугольные плечи. Моё право. А у этого плечи были красивые. Прямые. Такие, как надо. Кто же ты, мужик? За призрачной гранью сознания билось что-то. Что-то слишком похожее на воображение. Одно радовало наверняка: убивать меня он, кажется, не планировал.