Василиса Раса - Детонация

— Или я вас.

— Вот и договорились. — Карри выглядела взволнованной и немного беспокойной.

Она надела футболку, что он ей приготовил (надо же ей было в чём-то ходить), как платье поверх своих невероятно обтягивающих термобрюк, и, кажется, на ней был его, Грэма, ремень, обёрнугый вокруг талии вдвое. Тонка и подвижна. Ничего не скажешь. Маленькая Сневерг. У них все женщины были маленькими. Волосы — в косу и заправлены под футболку тоже, как вчера. Так, что не поймёшь, какой они длины. Да и какая ему разница?

Карри подняла тарелку с хлебом передать ему, и Грэм застыл против воли. Футболка была чересчур большой, и слишком широкий рукав открывал глазу вызывающе белое кружево. Он видел. Тот самый рисунок, вот только взгляд его задержался совсем не на нём.

Тихо ругнулся, поднялся рывком, прежде чем она могла бы заметить. Пробормотал что-то о том, что вспомнил о важной детали, которую упустил. Схватил тарелку, громче, чем хотел, рявкнул:

— Поем в кабинете, — и, задержавшись у двери, не оборачиваясь, добавил: — Спасибо.

Грэм ругался долго, цветасто, искренне и про себя. Что именно так сыграло, злость или её вызывающее поведение, ему было неясно. Воображению же было на истину плевать, и оно ехидно подбрасывало самые откровенные виды и позы с маниакальной регулярностью.

Какая уж тут еда? Грэм в бешенстве несколько раз с силой сжал и разжал кулаки. Как? Как такое было возможно? Самое глухое и безопасное место в Союзных Землях, где его не должен был найти и побеспокоить никто! Селяне не в счёт, для них был Тэрри. Рэман уверял, что позаботился об этом лично. Вот уж действительно человеческий фактор. Бесконечный, внеплановый — совершенно дурацкий бедлам.

Он пригляделся к тарелке. Жареная картошка. Рассыпчатая и мягкая, с коричнево-золотистой корочкой. Грэм горько усмехнулся. Это не могло быть правдой. Такое количество противоречий и точных очередей в цель за раз просто не должно было вместиться в одно маленькое недоразумение — Сневерг. Он в очередной раз оскалился и всё-таки принялся есть.

Из комнаты сегодня Грэм почти не выходил.

Вот честно, не поняла, что это сейчас было. Ну, обиделся этот солдафон, но я же извинилась. Да и не хотела я его оскорблять вовсе. Ну, сорвалась утром, ну, истеричка. Ну, устала просто, нанервничалась. Понимаю, что не оправдание. Но и он тоже хорош. Пристал со своими допросами и предрассудками. И я. Прощения попросила. Еды приготовила. Что ещё-то надо? Мой опыт, скудный, впрочем, убеждал: этого — более чем! Нет, есть ещё одно, конечно. Но здесь, простите, не тот случай, чтобы пользоваться таким средством. Да и не настолько мне его прощение нужно. Пфыкнула шёпотом в сторону.

Есть он, видите ли, со мной отказывается. Неужели думал, что я поверила в эту чушь с его «важной деталью»? Считает, что обед в моём обществе — тень на его репутацию? Было бы о чём переживать! Не каждого вояку в кадр со мной берут, между прочим! Очень хотелось показать двери простую и очень неприличную комбинацию из пальцев, но вместо того поджала губы.

Я кипятилась всю вторую половину дня и к вечеру накрутила себя настолько, что готова была сорваться в темноту идти искать дом той самой слепой Магдалены, лишь бы поскорее убраться отсюда. Не знаю, что меня остановило. Отсутствие дороги и вновь закрутившая снаружи буря или желание докопаться до правды и добиться справедливости, но я упорно продолжала сидеть в кресле и читать кого-то из классиков про море. Библиотека в доме была небольшой, но очень качественной.

За полночь, я всё-таки пробралась в душ и после закрылась в спальне. Грэм признаков жизни не подавал уже давно. То есть не выходил, не совершал никаких звонков и даже не шелестел, как с утра, бумажками. Ну и ладно. Дрэк с ним. Не желает общаться, и мне ни к чему — мне надо подумать, как разыскивать Чета. Его номер на память я не знала. А мой телефон трагически и бесславно сгинул среди холмов в нескольких километрах от несчастной Весны. «Название-то какое. Весна. Кто бы мог подумать, что это не весна, а засада? Самая натуральнейшая», — размышляла я, кутаясь в тонкое одеяло. Сегодня было холодно. То ли окна были со щелями, то ли домик хлипковат, только от ветра на улице я и в доме замерзла чудовищно.

Грэм, кажется, вышел — я услышала тихие шаги. И замерла, притворяясь спящей. Но он прошёл мимо. А я почему-то закусила губу от досады. Чего ждала? Что он придёт и скажет, что не сердится на мою утреннюю выходку, совсем не расстроен и у него действительно много работы? А я на самом деле очень милая девушка, и он чрезвычайно рад знакомству и вообще счастлив, что имеет честь принимать меня в своём доме?

Чушь! Вернее, не так. Чушь, что «чушь»! Я именно этого и хотела! Дура.

Почему мне было так обидно и гадко?

Потому что он, нормальный, по всей видимости, мужик, считает меня пустоголовой блондинкой, штампующей новости? Какая мне вообще разница? Главное, что сама знаю о себе. И всё остальное — не я вовсе.

Просто отчаянно ранит, да, именно так, ранит то, что понимаю с каждым днём всё отчётливее.

Шансов на жизнь уже не осталось. Потому что она, та, что есть сейчас у меня, жёстко ограничена контрактом, а значит, планами Чета, идеями редактора, графиком выхода в эфир и форматом. Долбаным форматом! И хорошо, если того, что было в Лакре, не повторится больше никогда, потому что, если повторится, второй раз нас вытаскивать станут едва ли. И то, что такого не будет, нет никаких гарантий. А отказаться я не смогу. Потому что — контракт. Рабство.

Как давно я во всём этом? Я не помню. Сколько лет я — ненавижу это слово — одинока? Дольше, чем не была в отпуске. Дрэк! Рехнуться можно. Кто сказал, что женщина делается от этого сильнее? Может, те, кто занимается упражнениями и всякими навороченными практиками с утра до ночи, и делаются. А те, кто задыхается, не успевая жить, просто медленно подыхают. Только вот некогда мне быть другой, не той, что сейчас.

Скрючилась, обхватив плечи, теснее прижала колени к груди. Холодно и внутри дрожит. Не согреться. Попыталась расслабиться и перестать трястись. Стало только хуже. Кажется, заснуть сегодня не удастся. У меня даже мелькнула мысль одеться в лыжный костюм. Термобельё-то я уже давно натянула. Не помогло. А в лыжных штанах всё-таки было бы теплее. Не уверена, что удобнее, но лучше так, чем замёрзнуть насмерть к утру. Они висели на плечиках вместе с курткой в прихожей. Осталось дождаться, пока Грэм уйдёт, наконец, из комнаты в кабинет.

Послышались тихие шаги, и дверь беззвучно отворилась. Я увидела тусклую полосу света, скользнувшую по стене, и закрыла глаза. Изо всех сил пыталась сдержать дрожь. Но вздрагивания мои давно больше напоминали судороги и мне не подчинялись вовсе.