Анна Инская - Верни нам мертвых

Никто не знал что делать. Враги был многочисленны, сильны и хорошо вооружены. Мы боялись, что на рассвете, не дождавшись от нас повиновения, они переловят или перебьют нас. Куда нам было идти, чтобы они нас не нашли? Мой отец сказал, что каждый ненавидит то, чего он боится в глубине сердца своего. Если эти нечестивцы враги Солнца, то может быть, оно внушает им страх? Нам остается только одно — дождаться зари и уйти через гребень горы на северный склон. Враги испугаются солнечного света, сияющего над горной вершиной, а в ночной тьме не решатся перебираться через скользкие острые скалы.

Мы знали, что на северном склоне никто не живет, ибо он открыт ледяному ветру с мертвых окраин мира и почти не согревается солнцем. Но становиться рабами было ниже нашего достоинства.

Когда небо осветилось утренней зарей, мы стали подниматься к гребню горы. Враги двинулись за нами. Но права был мой отец — на открытое пространство они не шли. Свет восходящего солнца пугал их.

Мы обрадовались, но путь к свободе показался нам страшнее, чем неволя. Гора больше не укрывала нас от северного ветра. Мороз и лед встретили нас у подступов к вершине. Моя хромая матушка брела из последних сил, мы отстали от племени. Солнце уже прошло половину своего короткого зимнего пути, а мы еще не добрались до излома горного гребня. Небо не слышало наших молений. Рваные облака стелились по огромным черным камням, будто дым от костра. Но костра не было, и не из чего было разжечь его. Деревья не растут на этих мертвых скалах.

Матушка молила отца оставить ее и вести нас, детей, на другой склон. Просила вернуться за ней потом, когда дети будут в безопасности. Она говорила, что с ней мы тут задержимся до захода солнца, когда станет еще холоднее, а путь по льду в темноте будет еще опаснее.

Но отец не решался бросить ее одну на лютом морозе. А мы с Идиром цеплялись за обеими руками за нее, родившую нас. Теперь мы шли по краю обрыва. Северный ветер то ли хотел столкнуть нас в пропасть, то ли загнать обратно в лес, в добычу врагам. Серая Белка прошептала, что Небо подает ей знак: она давно была проклята судьбой. Ведь Смерть надломила ее ветку на Древе Жизни. Не уйти от гибели тому, кого Охотница на людей избрала добычей! Если же Серая Белка не пойдет по своей воле за Великой Убивающей, то погубит и семью свою. Отец молчал. В первый раз ему, мудрейшему, нечего было сказать. Обрыв стал еще круче. Дальше Серая Белка идти не могла. Она вдруг поманила отца. Они отошли подальше от нас, детей, и стали спорить, и слова их заглушал зимний ветер. Недолго спорили они. Замолчали и вдруг крепко обняли друг друга. Потом Серая Белка сняла меховую одежду и цветной пояс, тот, что колдунья ей подарила, когда пришла сватать ее. Я все поняла. Мне уже почти десять лет исполнилось, я не дурочка была. Я закричала, что не надо нам жизни такою ценой. Но я бежала по льду слишком медленно. Отец завязал глаза моей матери ее цветным поясом и повел ее, хромую, к краю обрыва. С завязанными глазами, она шла спокойно и закричала только тогда, когда ее ноги сорвались в пустоту. Отец приказал нам идти за ним, зажать уши руками и не оглядываться.

Смерть Идира

Волчьи выродки, я вас ненавижу так, что у меня до сих пор в глазах темнеет! Если ваши потомки научились грамоте и читают теперь мой рассказ, то пусть они знают, на что вы нас обрекли! Вы что, забыли, что горы созданы для того, чтобы защищать жителей долин и южных склонов от северного ветра? А не для того, чтобы люди жили на их северных склонах! Здесь голые скалы так холодны, что если положить на них грудного ребенка, даже закутанного в медвежий мех, он умрет и оледенеет быстрее, чем пролетает по ночному небу падающая звезда. Или может быть вы забыли, что звери на этих скалах не водятся? А в долине снег так глубок, что видны только вершины елей, и кажутся они не длиннее рогов молодого оленя! Да мой отец и охотиться не умел, а вряд ли бы кто-то из охотников племени захотел с ним делиться добычей в такую бескормицу.

Колдуньи не было с нами. Люди племени думали, что она обратилась в сову и улетела. Все проклинали ее за то, что она не помогла им против врагов. Но даже для ярости ни у кого уже не осталось сил. Все молчали, лишь лед звенел на иглах горных сосен. Наконец вождь обратился к Исмону:

— Прости, чужеземец, что я не послушал тебя. Расскажи нам, как делать бьющие далеко меткие луки, о которых ты мне говорил прошлой зимой. Тогда мы вернемся на южный склон, и не спасут этих беззаконников их щиты!

Мой отец прервал его речь:

— Поздно. Здесь мы не найдем того, что нужно для изготовления такого оружия. Эти мертвые скалы страшнее Страны Смерти.

Но сыновья и дочери Леса и Гор горды и отважны. Не одолеет отчаяние того, кто выстоит и против медведя. Юноши и девушки племени взяли свои ясеневые луки и поклялись Солнцем, что лучше замерзнут в снегу, чем вернутся без добычи. Они ушли вниз по склону, туда, где темнел изорванный ветром лес. А мой отец стоял неподвижно и смотрел на север, на ненавистный ему снег. Небо было сумрачно и предвещало новую снежную бурю, а над долиной возвышался хребет острых гор — будто огромный дракон затаился в холодном тумане. Раб-ливиец шептал, так тихо, что только я его слышала:

— О, боги, когда наконец окончится мое странствие? Зачем создали вы эти обледенелые вершины и смертоносные обрывы, и этот белый ужас, падающий с неба? То, что я умею делать, здесь никому не нужно, а то, что здесь необходимо, чтобы выжить, мне не ведомо. Я ведь мог остаться на южном склоне. Я не охотник, и не мне делить лес с другими охотниками. Мне место везде, где люди не знают письменности. А эти существа в волчьих шкурах вряд ли ее знают. Я бы мог быть полезным этим людям. Но я ушел с теми, кто — последние из людей земли — еще чтит святые законы Золотого Века. Почему я не остался с воинами-победителями? Потому что они рисуют на щитах солнце, убитое боевым топором. Мой народ поклоняется Светозарному Солнцу, и я не хотел оставаться с совершающими подобное святотатство. Но видно делать нечего. Они убийцы, но и люди моей страны убивали без жалости, да и сам я сегодня совершил убийство. Я сделал это из милосердия, но из тщетного милосердия. Ибо на этом холодном склоне нашим детям не выжить. Не лучше ли вернуться? Человек, умеющий писать, везде найдет пропитание. Сын мой и дочь моя, вы пока оставайтесь здесь, а я пойду и посмотрю поближе на этих людей. Может быть, они не такие уж и враги богов, а просто несчастные безумцы, которые рисуют на щитах безумные образы. Если они примут меня на службу, то я вернусь и заберу вас.