Стивен Кинг - Смиренные сестры Элурии

Спину, конечно, пронзила боль, но совсем не такая острая, как раньше. И на коже Роланд не чувствовал никакого движения. Возможно, «доктора» спали, но он склонялся к мысли, что они уползли.

Роланд протянул руку за ложкой, которой Кокуина постукивала его по носу (он, кстати, нисколько не удивился тому, что одна из сестер могла так издеваться над спящим и больным человеком; Правда, будь это Дженна, он бы удивился), и она тут же отдала ему ложку, еще не придя в себя от изумления.

— Ну и шустрый же ты! — воскликнула она. — Такая реакция, да еще спросонья!

— Не забывай об этом, сэй, — ответил Роланд и попробовал суп. Вроде бы обычный куриный бульон, но изрядно проголодавшемуся Роланду он показался амброзией. Стрелок с жадностью набросился на еду.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Кокуина. В лазарете стало еще темнее, белые стены окрасились в оранжево-красные закатные тона. При таком освещении Кокуина выглядела молодой и симпатичной… но Роланд не сомневался, что все это лишь видимость, какой-то колдовской трюк.

— Ничего особенного. — Роланд отбросил ложку и поднес миску ко рту. Четыре больших глотка, и она опустела. — Вы были добры ко мне…

— Да, конечно! — В голосе Кокуины слышалось возмущение.

— …и я надеюсь, что доброта ваша искренняя. Если же нет, сестра, помни о том, какой я шустрый. И должен признаться, я не всегда бываю добрым.

Кокуина не ответила, взяла миску, которую протянул ей Роланд. Очень осторожно, дабы не коснуться его пальцев. Взгляд ее упал на то место, где лежал медальон, теперь упрятанный под больничную рубашку. А Роланд сменил тему, чтобы Кокуина не вспомнила о том, что сейчас он безоружен и лежит в гамаке, потому что его спина не может выдержать веса тела.

— Где сестра Дженна? — спросил он.

— О-о-о… — Кокуина насмешливо изогнула бровь. — Нам она понравилась, не так ли? Она заставила забиться наше сердце, — и она похлопала рукой по вышитой на груди красной розе.

— Отнюдь, отнюдь, — возразил Роланд, — но она очень добра. И я уверен, что она не стала бы будить меня, постукивая ложкой по носу. Не то что некоторые.

Улыбка сползла с лица сестры Кокуины, сменившись злобой и тревогой.

— Не говори об этом сестре Мэри, если она подойдет к тебе. У меня могут быть неприятности.

— А что мне до этого?

— Я могу поквитаться с тем, кто станет причиной моих неприятностей, усложнив жизнь маленькой Дженне. Сейчас она все равно в немилости у Старшей сестры. Сестре Мэри не понравилось, как Дженна говорила с ней насчет тебя… Не нравится ей и то, что Дженна вернулась к нам с черными колокольчиками на накидке.

Едва эти слова сорвались с губ сестры Кокуины, она прикрыла рот рукой, словно поняла, что сболтнула лишнее.

Роланда заинтриговали слова Кокуины, но ему не хотелось, чтобы сестра это заметила. Поэтому он не стал допекать ее новыми вопросами.

— Я буду молчать, если ты не станешь жаловаться на Дженну сестре Мэри.

По лицу Кокуины разлилось облегчение.

— Согласна. — Она доверительно наклонилась к стрелку. — Твоя подружка в Доме размышлений. Это маленькая пещера в холме, где мы медитируем, если Старшая сестра решит, что мы допустили проступок. Она останется там и будет обдумывать свое неподобающее поведение, пока Мэри не выпустит ее. — Она помолчала, а потом выстрелила неожиданным вопросом. — Кто лежит рядом с тобой? Ты знаешь?

Роланд повернул голову и увидел, что юноша уже проснулся и внимательно прислушивается к разговору. Глаза у него были такие же черные, как и у Дженны.

— Знаю ли я? — Роланд надеялся, что в голосе доставало издевки. — Отчего же мне не знать собственного брата?

— Если он — твой брат, почему он такой молодой, а ты — старый? — Еще одна сестра материализовалась из темноты, Тамра, которая не так давно призналась, что ей двадцать один годок. За мгновение до того, как она подошла к кровати, у нее было лицо столетней старухи. Потом оно замерцало, произошли неуловимые изменения, и Роланд уже видел перед собой пышущую здоровьем тридцатилетнюю матрону. Настоящий возраст Тамры выдавали только глаза. С пожелтевшей роговицей, припухшие, настороженные.

— Он — самый младший, я — старший, — ответил Роланд. — Между нами еще семеро наших братьев и сестер и двадцать лет жизни родителей.

— Как интересно. Если он — твой брат, значит, ты знаешь его имя, не так ли? Знаешь очень хорошо.

Прежде чем стрелок успел раскрыть рот и сослаться на провалы в памяти, юноша пришел ему на помощь.

— Они думают, что ты забыл столь простое имя, как Джон Норман. Просто удивительно, что такая мысль могла прийти им в головы, не так ли, Джимми?

Кокуина и Тамра одарили юношу злобными взглядами. На этот раз они потерпели поражение и не скрывали досады.

— Вы уже накормили его своим дерьмом, — продолжил юноша (теперь Роланд знал, что на его медальоне выгравировано: Джон. Любимец семьи. Любимец Господа). — Почему бы вам не уйти, чтобы мы могли поговорить наедине?

— Однако! — негодующе воскликнула Кокуина. — Такую, значит, мы видим от тебя благодарность.

— Я привык благодарить за то, что мне дают, — ответил юноша, глядя Кокуине в глаза, — а не за то, что у меня отбирают.

Тамра фыркнула, резко развернулась и зашагала по проходу. Кокуина задержалась на несколько мгновений, чтобы осадить молодого нахала.

— Придержи язык, а не то уже утром, а не через неделю, ты увидишь того, чей лик будет тебе приятнее моего.

И, не дожидаясь ответа, она последовала за Тамрой.

Роланд и Джон Норман дождались, пока они обе покинут лазарет. Потом юноша повернулся к стрелку и, понизив голос, спросил: «Мой брат… Умер?»

Роланд кивнул.

— Медальон я взял на случай, что встречусь с его родственниками. Он принадлежит тебе. Я очень сожалею, что твоя семья понесла такую утрату.

— Спасибо, сэй. — Нижняя губа Джона Нормана задрожала, но лишь на мгновение. — Я знаю, что зеленокожие сделали с тобой, хотя эти старухи ничего мне не сказали. Они поуродовали многих и уничтожили остальных.

— Может, сестры об этом не знали?

— Они знали. Тут сомнений нет. Они много не говорят, но знают предостаточно. Единственная, кто отличается от остальных, — Дженна. Именно ее имела в виду эта старая карга, говоря «твоя подружка». Так?

Роланд кивнул.

— Она что-то сказала насчет черных колокольчиков. Хотелось бы знать об этом побольше.

— Дженна — не такая, как другие сестры. Вроде принцессы. Ее статус определяется происхождением, кровью. Большую часть времени я лежу и притворяюсь спящим, думаю, так безопаснее, но я слышу их разговоры. Дженна вернулась к ним недавно. Эти черные колокольчики означают что-то особенное… но главная тут по-прежнему Мэри. Я думаю, черные колокольчики — какой-то ритуальный атрибут вроде перстня, который у баронов передавался от отца сыну. Она надела тебе на шею медальон Джимми?