Нил Гейман - Звездная пыль

Вот вам ее краткое описание. От матери девушка унаследовала серые глаза и личико сердечком, а от отца – вьющиеся каштановые волосы. Ее алые губки были совершенной формы; на щеках, когда она говорила, разгорался нежный румянец. Бледность кожи ее совершенно не портила, напротив – придавала особое очарование. В шестнадцать лет Виктория выдержала яростную битву с матерью, так как девушке взбрело в голову поработать в «Седьмой сороке». «Я все обсудила с мистером Бромиосом, – заявила она, – и лично у него нет возражений».

«Что там себе считает мистер Бромиос, – отвечала ей мать, бывшая Бриджет Комфри, – не имеет никакого значения. Прислуживать в трактире – совершенно неприличное занятие для юной леди».

Все Застенье с интересом следило за ходом сражения и делало ставки, потому что до сих пор никому не удавалось переспорить Бриджет Комфри: ее язычком, по словам односельчан, можно было соскоблить краску с амбарной двери и содрать кору с живого дуба. Во всей деревне не было смельчака, который согласился бы сойтись на узенькой дорожке с Бриджет Форестер. Говорили, что скорее уж стена сдвинется с места, нежели миссис Форестер уступит в споре.

Однако Виктория Форестер привыкла добиваться своего, и если все остальные средства были исчерпаны, у нее всегда оставалось последнее: воззвать к отцу – и он немедленно давал любимой дочери что она хотела. Но тут даже Виктории пришлось удивиться, потому что отец в кои-то веки согласился с женой, сообщив девушке, что работа в баре «Седьмая сорока» не подходит для благовоспитанной леди. После какового заявления Томас Форестер выдвинул вперед нижнюю челюсть, и вопрос был исчерпан.

Не было в деревне ни одного мальчишки, который избежал бы влюбленности в Викторию Форестер. Взрослые солидные джентльмены, счастливо женатые, с сединой в бородах, и те оглядывались, когда она проходила по улице, и на несколько секунд превращались в легконогих сатиров.

– Говорят, среди твоих поклонников числится сам мистер Мандей, – сообщила Луиза Тёрн Виктории Форестер однажды майским днем в яблоневом саду.

Пятеро девочек устроились рядком на удобном сиденье, которое само собой образовалось в развилке ствола старой яблони. Когда налетал майский ветерок, розовые яблоневые лепестки сыпались, как снег, девицам на волосы и в подолы юбок. Послеполуденное солнце сияло сквозь листву зеленым серебром и золотом.

– Мистеру Мандею сорок пять, – презрительно фыркнула Виктория. По выражению ее лица ясно читалось, что, когда тебе семнадцать, сорок пять лет – это глубокая старость.

– Кроме того, – заметила кузина Луизы, Сесилия Хемпсток, – он уже однажды был женат. Я бы не хотела выйти замуж за мужчину, который женится во второй раз. Все равно что доверить постороннему человеку объезжать твоего собственного пони.

– А мне лично кажется, – добавила Амелия Робинсон, – у брака с вдовцом все-таки есть одно преимущество. Кто-то другой уже сгладил острые углы до тебя; объездил его, если хочешь. И еще к такому возрасту у мужчин плотское вожделение давно угасает, а значит, молодой жене не грозят особенные неприятности и унижения.

В вихре яблоневого цвета послышалось сдержанное хихиканье.

– И все-таки, – поразмыслив, изрекла Люси Пиппин, – это неплохая штука – жить в большом доме, раскатывать в экипаже, запряженном четверкой лошадей, а летом выезжать в Лондон, или в Бат на воды, или в Брайтон купаться в море… хотя мистеру Мандею и сорок пять лет.

Остальные девчонки заверещали и принялись осыпать ее лепестками, и никто не визжал громче и не бросал больше лепестков, чем Виктория Форестер.

Тристран Тёрн, будучи в возрасте семнадцати лет и на полгода старше Виктории, наполовину проделал путь от мальчика к мужчине и в обоих ролях чувствовал себя одинаково неуютно. Наиболее выдающимися частями его внешности казались острые локти и кадык. Волосы ему от природы достались русые, цвета мокрой соломы, и всегда топорщились в разные стороны, как он ни старался их пригладить гребнем или водой.

Был Тристран болезненно застенчив, что по примеру многих болезненно застенчивых людей компенсировал излишней шумностью в самые неподходящие моменты. Частенько он делался самодоволен, как и любой семнадцатилетний юнец, перед которым, по его мнению, лежит весь мир. Иногда Тристран мечтал: работая в поле или стоя за высоким прилавком деревенского магазина «Мандей и Браун», он воображал себя мчащимся на поезде в Лондон или Ливерпуль или пересекающим бескрайние воды Атлантики на пути в Америку. И там, в далеких землях, среди дикарей, в мечтах он сколачивал огромное состояние.

Временами ветер дул с той стороны стены, принося запах мяты, тимьяна и красной смородины, и тогда огонь в деревенских каминах начинал испускать язычки странного цветного пламени. Когда дул этот ветер, отказывались работать даже простейшие приспособления, к примеру, фонари и серные спички. В такие дни обычные мечты Тристрана сменялись путаными фантазиями о странствиях по опасным лесам, о принцессах, заключенных в башни, о рыцарях, троллях и русалках. Когда на Тристрана находило подобное настроение, он в одиночку уходил из дома и подолгу лежал на траве, глядя в звездное небо.

Мало кто из нас видел звезды такими, как народ тех дней: в наших городах по ночам слишком много света. Но для жителей Застенья звезды сияли, будто иные миры или мечты, бессчетные, как деревья в лесу или листья на дереве. Тристран смотрел в мерцающую темноту небес, пока разум его совершенно не опустошался, и тогда он шел домой, падал на кровать и засыпал как убитый.

Нескладное, долговязое создание с огромным внутренним потенциалом, он был бочкой динамита, ожидающей, что некто или нечто однажды подожжет фитиль; но этого все не происходило, и по вечерам Тристран помогал отцу на ферме, а днем работал на мистера Брауна приказчиком в «Мандей и Браун».

«Мандей и Браун» – так назывался деревенский магазин. На складе там хранилось много товаров повседневного спроса, но большую часть доходов магазин получал с помощью списков. Деревенские жители вручали мистеру Брауну списки того, что им нужно, от мясных консервов до лекарств для овец, от рыбных ножей до каминной плитки; приказчик составлял большой общий перечень заказов, который мистер Мандей брал с собой, запрягал подводу двумя рослыми лошадьми и ехал в ближайший город графства. Возвращался он через несколько дней, до отказа набив экипаж надобными товарами.

Был холодный и ветреный вечер в конце октября, в один из дней, когда дождь все время собирается, но толком так и не идет. Виктория Форестер вошла в магазин «Мандей и Браун», неся листок, исписанный аккуратным почерком ее матери. Девушка позвонила в колокольчик у прилавка, желая, чтобы ее обслужили.