Надежда Кузьмина - Попала!

Я затопталась на месте. Ряд был не так уж длинен. И, похоже, мне предстояло выбрать не платье, а продавщицу. А вот как переоденусь и слегка освоюсь, можно будет зайти на вторую попытку. Но вообще-то одежду было бы неплохо померить. А перед этим стоило купить сумку, чтобы не ходить потом со своим барахлом в руках. Ага, вон невдалеке на прилавках стоят те матерчатые штуковины на жестком каркасе и с крышками, с которыми тут ходят женщины. Так с чего начать? Все же с платья. Ибо нищенка в непонятном плаще до шеи, но с новой сумкой – повод для подозрений.

Выбрала молодую женщину, кажущуюся добрее остальных. Во всяком случае, когда мы встретились глазами, эта не поморщилась, не прищурилась и не ответила взглядом исподлобья. Подошла и, выговаривая, насколько могла четко, произнесла:

– Миэ Мария. Миэ ниэти паливанэ.

«Я – Мария. Мне нужна одежда».

Торговка внимательно посмотрела мне в глаза. Я не отводила взгляд. Потом она кивнула каким-то своим мыслям и заговорила.

– Миа Нариали. Пергиатели!

«Я – Нариали. Заходите».

Какое счастье, что в этом языке нет никаких немецких артиклей и прочего грамматического ужаса. Вчера я немного расспросила Арвиса про язык и из его объяснений уразумела, надеюсь, верно, что тут есть три рода существительных, но важно это только тогда, когда называешь их местоимениями: он, она, оно. Или ставишь впереди прилагательные. Пять падежей. Три основных времени глаголов, которые обычно заканчивались буквой «и», и куча нюансов. В конце я попыталась узнать у него про магию – вдруг, если я таким странным способом сюда попала, она здесь все же есть? Вроде как он сказал, что «нет». Но, судя по тому, как светились в темноте его глаза, я что-то не так спросила. Может, стоило полюбопытствовать не про то, ходят ли люди по воздуху, а как-то по-другому? Ну, что могла, то и спросила!

Нариали показала мне три платья примерно моего размера. Честно говоря, ни одно бурного энтузиазма не вызывало. Цвет – те самые популярные в России девятнадцатого века «брюшко молочной блохи в лихорадке» и «блошиные лапки». По-простому – оттенки серо-буро-малинового. Материал явно домотканый, с неровностями на нитях и довольно крупным переплетением. Ну уж, что есть. Выбирать не приходится. Зато, похоже, теплые. Из натуральной шерсти. Хотя откуда тут ненатуральная? – сглотнула я нервный смешок. Одно было явно велико по росту, талия сползла ниже пупка. А два казались более-менее. Спросила цену. Надо ж знать прежде, чем идти мерить, по карману ли мне такое? Чего морочить голову женщине, если денег не хватит? Одно стоило семь серебряных монет, второе девять. Это как, дорого или нет? Сейчас я могла себе позволить оба, но вот потом, когда стану зарабатывать деньги, а не бить прохожих по голове ножкой кресла в подворотнях, сколько мне придется вкалывать за такую тряпку?

Похоже, Нариали приняла мои раздумья за неумелую попытку торговаться. Цена съехала на один серебряный ак за каждое. Ладно, беру, кивнула я. Но вот где бы их померить? И как бы мне сейчас пригодилась сумка… Я с тоской взглянула через ряд, потом на Нариали.

– Ээ-э… сиа корити? – сколько стоит? – и ткнула пальцем в направлении прилавка с сумками.

Нариали покачала головой, как бы забавляясь. Потом объяснила, что пятнадцать медных монет. Отлично! Выходит, в одном серебряном не десять медяшек? А сколько? И ведь с меня с моим косноязычием там точно стрясут вдвое больше!

Жалобно улыбнулась.

– Миа истили эр. Ниэти э-э… – и протянула продавщице три медных сита.

Та погрозила мне пальцем. Потом крикнула что-то соседке и, обозвав меня «мэрией», велела ждать на месте. А сама, ловко лавируя в толпе, двинулась к прилавку с сумками. Мелькнула мысль, что в московском метро она б и в час пик была как рыба в воде…

– Мэрия! – Ну и голос у нее! Звонкий такой. На полплощади. И тычет пальцем в одну из сумок. Не, помотала я головой и показала правее. Там стояла та, что мне приглянулась: с гобеленного типа растительным узором, голубым на кофейном фоне. Пойдет и к коричневым платьям, и к синим. И рисунок мне понравился. Нариали поняла меня верно. Взяла сумку, отдала деньги и вернулась ко мне. Я благодарно улыбнулась и сделала неглубокий, как учили в школьном театре, реверанс. Нариали захлопала глазами. Или я перешла верхнюю черту дозволенных странностей, или мой жест тут что-то значил. Ну ладно. Все равно сейчас не пойму – слов у меня меньше, чем у той псины, которая все понимает.

Снова крикнув что-то соседке, Нариали потянула меня за руку в сторону стоящего за платяным рядом шатра. Из ее жестов и объяснений я поняла, что торговцы сбрасывались понемножку и ставили общий шатер для примерок. И клиенты довольны, и стоит в расчете на каждого продавца совсем недорого. Та, владелица синего платья, зашипела нам вслед. Но моя новая знакомая обернулась и сказала что-то резкое и звонкое, отчего все вокруг засмеялись, а злая торговка поджала губы так, что они стали разом похожи на куриную жопку. Теперь хихикнула и я.

Через десять минут меня было не узнать. Брюки под платьем я оставила. А вот блузку сняла и, аккуратно сложив, спрятала на дно корзины. Как и мой полосатый халат, который Нариали с интересом повертела в руках, ахая над тканью. Бюстгальтер тоже стоило бы снять, потому как кружевная кромка вылезала из каре ворота. Но к соприкосновению нежной кожи с грубой действительностью шерстяной ткани готова я не была. Продавщица с интересом потыкала пальцем в тонюсенькую лямку лифчика, поахала. Потом посмотрела на высовывающийся из выреза компромат и, бросив «истили!» – «жди!», выскочила наружу. Вернулась через пару минут с белым батистовым платком ценой в три медяшки, которым задрапировала вырез так, что лифчика стало не видно.

Лучше сидело то платье, что подороже. Его я и взяла, с благодарностью отдав Нариали восемь серебряников, о которых договаривались. Та посмотрела на меня, ткнула пальцем мне в бок, вздохнула, а потом достала из кармана две монетки по пять медяшек и протянула мне. Сдача, мол. И улыбнулась:

– Лиу ниэти биа.

Тебе нужно больше. Вот так. Наверное, доброта Нариали и реализм того, что сейчас происходило, меня и доконали. Я хлюпнула носом, а из глаз в два ручья хлынули слезы. Вот черт! Истерики сейчас не хватало! Нельзя! Вот устроюсь, переживу все и стану искать путь домой. А уж если не найду, тогда стану плакать. Хлюпнула носом еще раз, задрала голову, вытянув шею, как объедающая через забор куст в чужом огороде коза, и закусила губу.

Женщина ласково меня приобняла, мол, все утрясется, не волнуйся.

Я обняла ее в ответ.

Потом отстранилась, показала на свою непокрытую голову, на ее чепец и спросила:

– Сиа диат э-э? – в смысле, где такое берут.