Последний тигр. Обитель Святого Ястина - Татьяна Белова
Орис поймал свои вещи и закрылся ими, как щитом.
Служанка продолжала стоять, уперев руки в бока, перед голым и чистым мужиком она была смелая. Длинные тёмные волосы её текли по плечам и грамард даже залюбовался, а потом улыбнулся и начался бубнить себе под нос скороговорку на эссале, никакую не менту, конечно, а так, речевое упражнение из Третьего домена достопочтенного труда мастера Капринуса.
Девушка взвизгнула и выбежала. Орис засмеялся и принялся одеваться.
Назойливое неудовлетворение накатывало волнами, он не мог вспомнить что-то очень важное. Ах, да, рассказ Кастора. Рассказ из которого он ничегошеньки не помнил, его дар не впервые бил по памяти, но сейчас чутьё подсказывало Орису, что в своём пренебрежении он упустил истину.
Не было ничего удивительного в том, что Кастор не любил север. Глухие леса и темень наводили тоску, хотелось запереться в скрипте и предаться простым радостям, таким, какие утешали его с тех пор, как он выучился читать и писать. Перенесение слов на бумагу успокаивало его, знания сами по себе успокаивали его, но не согревали. Даже в разгар лета у Подножия вечерами было сыро и холодно, Кастор был вынужден надевать белую рясу поверх шерстяной туники. К седлу был приторочен мешок с тёплыми вещами. Особенно ценным был подбитый овчиной плащ, с широким воротом, переходящим в капюшон.
А еще на груди его висел пояс с перекрестиями ремней. Грамард заставил его запастись кучей ненужных вещей, таких как нож, кресало и масло, средство от живота и сушёные яблоки для лошадей. Всё это Кастор по велению грамарда рассовал по отделениям на поясе, и его тяжесть ежечасно приближал сура к земле. За день он так уставал в седле, что переставал чувствовать бёдра и задницу, только гордость удерживала его от того, чтобы не свалиться с лошади и не уползти в кусты, будто уж. Кастор был уверен, что Создатель сильно осерчал на него за что-то, а иначе никак не объяснить, почему ему достался такой спутник, как милсдарь Морисс Ёльдер, он же грамард, он же тупица Орис.
Перспектива путешествия поначалу очень порадовала Кастора, в основном из-за красочного описания монсеньора. Это должно было стать лучшим временем в его жизни, большую часть которой, Кастор провёл за запертыми дверями. Мокрый трюм галеры, подвал дома того дурака, который его купил, а после монастырь, где он попросил убежища после побега, и лучшее что с ним случилось в жизни — библиотека монсеньора. Теперь же он, наконец, был свободен и снабжен средствами, мог увидеть мир и открыть множество дверей. Из уст монсеньора это звучало очень заманчиво, на деле же обернулось катастрофой.
Все последние три месяца Кастор только и мечтал, что сослужить монсеньору какую-нибудь такую службу, чтобы после осмелиться попросить его отозвать свой подарок, как сам монсеньор именовал сие путешествие, и разрешить Кастору вернуться в столицу, за стены монастыря Святого бедняка — Апостола Марка, самого достопочтенного из всего пантеона Альмирских святых.
Несмотря на то, что кровь в Касторе текла зерейская, в Создателя сур верил искренне, как и в его Дар, он давно уже отринул многообразие верований своей родной земли. Глубоко в душе, он считал поклонение тотемным животным и духам дикостью и единственное о чем мечтал, что когда-нибудь Зерей примет истинную веру, веру в Создателя.
Кастор верил вопреки преступлениям, которые совершали Первосвященники, вопреки страшным деяниям инквизиции. И вера эта была вторым, после крови, что объединяло Кастора и Ориса, оба они были свято уверены, что лишь руки людей испачканы кровью невинных, сам же Дар Создателя и его Искра, чисты. Как говорил им монсеньор, главное — люди им нужно лишь заменить людей, в чьи нечистые руки попал и тогда они смогут изменить мир.
Одним из таких людей был Сальвар Капет, дальний родственник канувшего в болоте невезучего герцога из Правобережного Бурга, он же двоюродный брат аббата Капета из монастыря Святого Ястина, а еще, как оказалось, с некоторых пор и бургомистр славного города Бургань. Город то, если по правде был так себе, невзрачный городишко, еще до того, как в нём пропало озеро, а уж после…
Глядя в темноту обрыва, Кастор не удержался от молитвы, волосы у него зашевелились от суеверного ужаса, и как только он пришёл в себя тут же кинулся к достопочтенному бургомистру Сальвару Капету. Первоочередной целью он, конечно, видел отправить письмо монсеньору, сообщить ему все события как можно подробнее и получить разъяснения и, возможно, рекомендации как действовать в столь странных обстоятельствах, а лучше всего, твёрдое распоряжение немедленно убираться из этого городишки и двигаться вверх, на Край, в Решань, как и было оговорено ранее. И чем твёрже, тем лучше, даже под страхом страшной кары, тогда Кастор сможет ткнуть грамарда этим распоряжением в нос и с удовольствием поглядеть, как тот сконфузится.
Ох, видит Создатель, сие неправедное чувство так сильно грело душу Кастора, что он даже улыбался, но лишь до тех пор, пока не вошёл в дом бургомистра. Он даже плащ сбросить не успел, как трясущийся Сальвар с бегающими глазками, сунул ему в руки письмо с такой узнаваемой печатью — жёлтой звездой на красном воске. Разламывая печать, Кастор уже знал, что увидит совсем не то, на что надеялся.
Письмо он перечитал несколько раз. В раздумьях пообедал, причём в гордом одиночестве. Сальвар сославшись на мигрень, закрылся в своих покоях и ни разу его не потревожил, зато все три с половиной слуги были в полном его распоряжении. После обеда, Кастор продолжил думать, меряя шагами жарко натопленную гостиную бургомистра. Потом ненадолго очнулся и сходил в купальню, освежиться. Служанка Мелита с удовольствием подобрала ему пару вещей из гардероба Сальвара, сказав что тот всё равно их не носит. К тому моменту как солнце начало медленно клониться за Край, Кастор начал нервничать, и не сразу осознал, что причина тому отсутствие грамарда. Он было решил послать слугу, забрать вещи из конюшни, но передумал и, на всякий случай взяв слугу с собой, отправился сам.
В конюшне Кастор выяснил, что бездарь конюх грамарда не видел, но клятвенно заверил, что как увидит, всё передаст. Кастор, вернувшись в дом бургомистра, приуныл, письмо монсеньора не шло из головы, но принять единоличное решение сур не мог. Ему вообще тяжело давались решения, даже самые простые, но еще труднее было ослушаться и не исполнить волю роверена Святого Престола, от одной мысли
