Виктор Исьемини - Львы и Драконы

— За мной! — бросил он. — Отходим!

И повел свое жалкое войско прочь с этого поля — в дождь.

Глава 42

Трельвеллин прислушался — заскрипели ворота, раздался стук копыт, молодые веселые голоса. Возвратился Аллок Ллиннот. Младший сын все чаше отправлялся на разведку, его занимали новые люди, обосновавшиеся в старой крепости недалеко от границы. Эти воины в белых плащах, рассказывал Аллок, умеют воевать не так, как прежние противники, они хитры и осторожны. В крепость частенько подходят новые и новые отряды.

Теперь уже скоро зима, но с наступлением тепла наверняка начнется война — так считает принц. У самого Трельвеллина были сомнения на этот счет, он полагал, что Империя сейчас слишком занята собственными междоусобицами, чтобы пытаться возвратить занятый эльфами Феллиост. С другой стороны, войны не избежать в любом случае, поскольку эльфам нельзя останавливаться. Сейчас Феллиост, но за ним должны непременно последовать другие завоевания, людям нельзя давать опомниться и укрепить границу. Правда, возможности на южном берегу Великой у Первого Народа не те, что на обжитых землях. Здесь слишком слабы гунгиллины создания, зверье уничтожено охотниками, чащобы вырублены под пашни и перерезаны купеческими трактами. А ведь леса с их дикими обитателями — вернейшее оружие эльфов… Делать нечего, здесь, на юге, Мать слаба и приходится волей-неволей учиться людским военным премудростям, верховой езде, применению тяжелого оружия и доспехов. Аллок Ллиннот преуспел в человеческих боевых искусствах, это хорошо. Но он пренебрегает заветами предков, все реже прибегает к мудрости, накопленной веками… Прав ли он?

На лестнице заскрипели ступени, чуткий слух короля различил знакомые шаги, Аллок явился рассказать о нынешней вылазке.

Отворилась дверь, принц вошел и поклонился.

— Ты не стучишь, — заметил Трельвеллин, — а если бы я был занят?

— Мне сказали, что этот, как его… епископ — полчаса назад покинул тебя, — пожал плечами Аллок, и прошел в комнату, бренча кольчугой и по-чужому пахнущий конским потом и сталью. — После его ухода ты всегда подолгу размышляешь, разве не так? Отец, зачем эти беседы?

— Я хочу понять.

— Ты сам говорил, что понять людей невозможно.

— Невозможно? — король приподнял брови. — Я говорил такое? Нет, Аллок, понять короткоживущих сложно, но я уже во многом разобрался. Зачем, спрашиваешь ты… Это необходимо. Здесь не те леса, что на севере, здесь недостаточно дичи и мало садов. Волей-неволей мы оказываемся в зависимости от дани, которую по совету Филлиноэртли взимаем с местных людей, от их зерна и овощей. Значит, я должен хорошо понимать их. Хотя мне это не по душе… Быть их сеньором, их господином… Это непривычно.

Аллок прошел по комнате, зачем-то выглянул в окно, затем обернулся к отцу.

— Их порядки настолько отличаются от наших? Я думал, люди устроили свои государства, подражая нам.

— Не совсем так. И дело даже не в порядках, они по-иному глядят на жизнь, на землю, на свой народ… Этот рыцарь, которого заколол Филлиноэртли, наверняка глядел из окна, у которого ты сейчас стоишь. Он видел замок, лес. Пашню, дорогу… он видел людей во дворе и за воротами. Он думал при этом: «моя земля», «мои люди». Посмотри еще раз в окно. Ты можешь сказать, глядя на лес и эльфов во дворе: «моя земля», «мои эльфы»? Можешь. И что ты чувствуешь при этом?

— Ну… как что? Что это моя земля и мои эльфы… К чему ты клонишь?

— Объясню… — король вздохнул. — Когда ты говоришь: «моя земля», «мои эльфы» — ты имеешь в виду, ты служишь земле и народу, ты готов защищать эту землю и народ. Ты имеешь в виду, что принадлежишь этой земле и этому народу. Так?

— Конечно!

— Так вот, представь себе, что рыцарь, прежний хозяин в этом замке, говорил «моя земля» и «мои люди», он имел в виду вовсе не то, что он принадлежит им, а напротив — что земля и люди принадлежат ему!

Аллок сделал круглые глаза, он не понимал, шутит отец или говорит всерьез:

— Как это? Как это можно так…

— Вот поэтому я и беседую подолгу с епископом людей, — тихо промолвил Трельвеллин, — чтобы понять это и многое другое. Люди отдали нам часть урожая, отдали и кланялись при этом. Я пытаюсь понять, хорошо это или плохо. Ну а ты? Что привез ты? Что с этими новыми соседями в крепости?

— Теперь я уверен, с весной они нападут на нас.

Трельвеллин снова вздохнул.

— Что ж, мы готовы и к этому… Я надеялся, что у нас будет время, пока в Империи междоусобицы. Но раз ты говоришь, что весной быть войне… весной мы будем готовы.

— Мы должны быть всегда готовы к войне, отец, — твердо заявил принц. — Я думал по дороге, как бы сказать тебе об этом… Теперь знаю. Если люди уже считали эту землю своей, то захотят считать ее своей и впредь. Именно в том смысле, в каком ты сказал.

— Должно быть, ты прав, сын. Но мы тоже считаем эту землю своею — и по-своему.

Гравелин Серебро провел лэрда Каста по галереям и залам, скрывавшимся за бронзовой дверью. Дой-Лан-Анар, все еще прихрамывающий после болезни, бродил следом за провожатым, все просил показать, что за следующей дверью, что за новым поворотом, одышливо сопел, кряхтел, сгибаясь в чересчур низких для грузного горца проходах… Экскурсия привела лэрда в восторг — он просил поднять факел повыше, чтобы разглядеть игру огоньков на вкрапленных в своды кристаллах, он щупал тяжелой ладонью высеченные на стенах орнаменты, цокал языком, наблюдая за работой несложных шахтных механизмов…

Гравелин, несколько смущенный такой реакцией гостя, был вынужден пояснить, что они находятся в боковых, периферийных чертогах, а главные залы подгорного царства разграблены и уничтожены более двух с половиной веков назад дружинниками Фаларика Великого.

— И что же, — с ноткой недоверия в голосе осведомился Каст. — Там еще богаче было?

— Несравненно богаче! — заверил Гравелин. — Будто… ну, с чем бы сравнить… Будто королевские палаты по сравнению с деревенским домом, понимаешь? Это ведь не покои, это шахта, здесь медную руду добывали. Во дворце люди Фаларика похозяйничали так, что ныне и не сыскать, пожалуй, где были палаты Дравлина… Там и своды обрушены, и загажено было все…

Горец покачал головой.

— А говорят, наши кланы ведут свой род от дружинников Фаларика. Такую красоту, стало быть, порушили, ай-яй-яй…

— Мы не держим зла, — пояснил гном. — Из моих сородичей мало уцелело свидетелей тех давних событий, а твой род короткоживущий. Грешно было бы винить тебя и твоих земляков в деяниях предков, которых вы уже и не помните.