Николай Толстой - Пришествие Короля

Мы достаточно быстро прошли вдоль Анаса, прибыв к Эмерите примерно в согласованное с Атанагильдом время. Атанагильд уже находился там, как и было условлено… только не как наш союзник, а как командир сборного визиготского войска, стоявшего в боевом порядке и явно враждебного нам. Мы вскоре узнали, что случилось. Когда визиготские вожди в Эмерите узнали о прибытии имперского флота в Карфаген, они сразу же поняли, что грядет неминуемое истребление всего их племени. Где теперь их бывшие соседи, вандалы и острого™, некогда великие народы? Их уничтожили наши войска. Гражданская война между Агилой и Атанагильдом давала нам такую возможность, и они решили покончить с ней, чтобы объединенными силами противостоять нашим войскам.

Атанагильд, как на тайном совете решили соратники Агилы, не сдастся, поскольку его поддерживают имперские войска, да и в любом случае он не сможет безопасно для себя снова подчиниться Агиле. Потому вожди визиготов в Эмерите решили, что если один король не уйдет, так должен уйти другой. На пиру король Агила был убит людьми своего собственного комитата, которые послали вестников к Атанагильду, признавая его королем визиготов. Атанагильд, не тратя времени, соединил две недавно враждебные готские армии и приготовился напасть на нашу экспедицию, приближающуюся к его новообретенной столице.

Ничего не зная о его предательстве и видя лагерь Атанагильда и развевающиеся под стенами знамена, мы поспешили вперед, чтобы соединиться с нашим «союзничком», угодив прямо в такую же ловушку, в какую я уже имел несчастье попадать. Захваченные врасплох, при тяжелом численном перевесе противника, мы были серьезно побиты и вынуждены были с боями отступить. Как только распространились известия о нашем поражении, вся Лузитания вспыхнула, и готские тиувы бросились преследовать нас, стремясь по возможности отрезать нам путь к отступлению.

К счастью, мне удалось привести в порядок три нумеруса, Да и мои септонские ветераны все еще были в силах хорошо за себя постоять. Наши корабли к тому же контролировали реку, и потому очень быстрым маневром я сумел собрать воедино все оставшиеся войска. Однако к побережью мы пробивались целое лето. К августу мы снова вернулись в Миртил. Там взять нас было невозможно, поскольку при нас оставался весь осадный обоз. Затем я отправился по морю за подкреплением в Карфаген. Вместо этого, как ты уже знаешь, свиномордый торгаш-капитан завез меня на этот далекий остров. Ладно, попадись он только одному из моих дромонов в проливе! Посидит несколько лет на ячменной диете в септонской тюрьме, так сразу вспомнит о своем долге перед Империей.

Когда я около часу назад убежал от гнетущего настроения из Каэр Гуригон, я хотел всего лишь найти уединение на холме Динллеу. Но исповедь трибуна все больше и больше захватывала меня, несмотря на то, что поначалу меня раздражало то, что он силой навязался мне. Он рассказывал о замечательных приключениях и поворотах судьбы. Он участвовал в великих событиях, да и сам был мне чрезвычайно любопытен. Он считал себя человеком с ограниченным воображением, единственной заботой которого была война. Хотя и было что-то очень трогательное в его верности памяти отца и что-то трагическое от того, как холодно обходилась с ним мать, нрав его вряд ли можно было назвать сердечным. Я подумал, что такая исповедь была для него событием редким, почти единичным, и наверняка его потянуло на откровенность от того, что он неожиданно оказался один в этой далекой стране. Я думаю, его мысли обычно были заняты сбором войск, боями, и осадами, и сооружением хитроумных устройств для того, чтобы бросать на дальние расстояния камни и копья.

Но было и что-то иное и, должен признаться, бодрящее в том мире и в тех понятиях, согласно которым он жил. Действительно, огромная разница была между его Империей и лежащим вне времени Островом Могущества с его Тремя Близлежащими Островами, Тремя Напастями, Тринадцатью Сокровищами. Одиноко лежит он среди Океана, окруженный стеною скал — Предел Мирддина, Остров Бели, завоеванный Придайном, сыном Аэдда Великого, с Четырьмя его Землями, расположенными вокруг Пупа его.

Мы говорим — он находится в божественном равновесии, поддерживающем всю землю, он лишь отражение свода небесного, звездного покрова, что вращается вокруг светлого гвоздя Небес. Если будут соблюдаться все таинства и игры Калан Май и Калан Гаэф, если не будет вырыта Голова Брана и короли будут сменять друг друга, как было предопределено в Пророчестве Придайна, то совершенство Острова Могущества и племени бриттов будет поддерживать Ллеу Своей Верной Рукой, пока не придет время земле погибнуть от огня или воды.

На Острове Придайн люди, боги и Дивный Народ живут каждый в своем обиталище и порядок вещей меняется так же регулярно и неизбежно, как прилив, за исключением двух дней в году, когда Орды Аннона вырываются на свободу и Гвин маб Нудд мчится во главе своей Дикой Охоты. Но когда император Ривайна стал императором мира, распространив свою власть на соседние земли и острова, то его солдаты, строители и мастера устроили лик земли по своему собственному порядку. Император в Каэр Кустеннин сам стал богом, а закон Ривайна — законом, которому подчиняется земля. Он перевернул и время, и пространство, и гармонию всего сотворенного.

В Империи Ривайна не знают ни ночи, ни дня, ни зимы, ни лета. Когда солнце погружается в Океан, их дворцы освещены, как днем, а их корабли ведут через море огни каменных фонарей, построенных у их гаваней. В холодную зиму люди Ривайна пируют в натопленных дворцах и лежат в полных пара банях. А когда солнце своими лучами опаляет их летом, они собираются в прохладных двориках, вокруг них плещут фонтаны, а они попивают вино, охлажденное льдом, привезенным из северных стран. Они все время в движении — ищут новое, сражаются в новых войнах, подчиняя всю землю своим собственным законам, опутывая ее новыми цепями и путами, так что она едва может двигаться. Да и самую землю они переделывают по-своему. Срывают горы, болота и моря засыпают, чтобы по ним можно было ходить, рассекая прямыми дорогами неровную поверхность земли, а их корабли бороздят широчайшие океаны. Пустыни становятся плодородными, вода по акведукам и трубам течет из источников у подножий холмов и подается в города на равнине.

Люди Ривайна считают годы от начала своего города или начала правления своего императора, ведут им счет, торопясь отметить их новыми подвигами и достижениями. Все свои Дела и мысли они доверяют перу, так что их мудрость более Не пар из Котла Поэзии, а мертвая вещь, которая может быть искажена или похищена всяким, кто найдет ее на дороге. Время для них — не коракль, качающийся в безветрии на могучей груди Океана, а несущаяся по дороге колесница, что летит, грохоча, мимо путевых камней.