Эндрю Николл - Добрый мэр

Тибо дошел пешком до Зеленого моста, там дождался трамвая, и, едва забравшись на площадку, положил свой узел в багажное отделение. Большим усилием воли он заставил себя всю поездку не глядеть в его сторону, а сходя с трамвая, поднял его с самым что ни на есть невозмутимым видом. Войдя в Ратушу, он подошел к закутку Петера Ставо, держа узел у самого пола, чтобы Петеру его не было видно, и сказал:

— Извиняюсь, пришлось задержаться немного дольше, чем планировал.

Потом Тибо поднялся по лестнице, открыл дверь и громко объявил:

— Я принес ваши вещи!

Однако Агаты нигде не было видно. Тибо пришлось обойти оба кабинета, зовя ее по имени, прежде чем он обнаружил ее лежащей под его столом.

— Мне показалось, тут будет лучше всего, — пояснила Агата.

Тибо только хмыкнул.

— Я был на Приканальной улице.

Агата слушала его лежа, открыв рот, высунув язык и склонив голову набок. Тибо притворился, что не замечает этого.

— Я был на Приканальной улице, но вы туда не вернетесь. Вы будете жить у меня.

— Именно этого мне всегда и хотелось, Тибо.

Но прежде Тибо предстоял напряженный день, большую часть которого заняло важнейшее заседание Планового комитета, посвященное обсуждению проекта новой канализационной системы. Потом в Бюджетном комитете спорили о том, сколько денег выделить в следующем году школам. И после всего этого — общее заседание Городского Совета.

Тибо старался как можно чаще возвращаться в свою резиденцию, но задерживаться получалось не более чем на несколько минут. И каждый раз он замечал, что ситуация становится хуже. Превращение заходило все дальше и дальше.

Когда он просматривал школьные финансовые отчеты, Агата сидела на полу, положив голову ему на колени, и в какой-то момент он обнаружил, что рассеянно чешет ее за ухом. Это казалось таким естественным, но — «Нет! Это безумие!» — сказал себе Тибо и отдернул руку.

Он снова ушел, тщательно заперев дверь на ключ. На лестничной площадке у зала Совета его встретил церемониймейстер Ратуши, держащий на плече, словно солдат винтовку, серебряный жезл с моим изображением.

— Все готово, господин мэр, — сказал он.

Тибо остановился у картины с последним боем Анкера Сколвига. Под ней стоял столик, а на столике — обтянутый шагренью ларец. Тибо открыл его, достал мэрскую цепь, надел ее и нервно оправил.

— Нормально выглядит?

— Как всегда, господин мэр.

— Тогда пошли.

Огромные двери зала Совета распахнулись, и церемониймейстер провозгласил:

— Советники и граждане Дота, прошу встать! Его превосходительство мэр Тибо Крович!

Раздался шум, похожий на топот кавалерии: это ножки десятков стульев скрипели и стучали по деревянному полу. Но даже этот шум не смог заглушить одинокий вой покинутой собаки. Он наполнил весь зал, и отзвуки его заметались под потолком.

— Закройте двери, — сказал мэр Крович.

~~~

После заседания Совета Тибо не остался поболтать с советниками за кофе и пирожными. Он заперся у себя в резиденции. Когда в дверь постучал Петер Ставо, Тибо сказал ему:

— Я уйду позже, дверь закрою сам. Спокойной ночи!

Он сидел в темноте, строго глядя на Агату, чтобы та не шумела. Часы пробили полночь, из депо выехал последний трамвай. Потом часы пробили час ночи. Весь город спал.

— Пошли, — сказал Тибо. — Мы идем домой. Твои вещи в этом узле.

— Это мило с твоей стороны, хозяин, но они мне больше не понадобятся.

— Молчать!

— Вижу, ты начинаешь выбирать правильные интонации.

Они спустились по черной лестнице и вышли на площадь. Никто их не заметил. Никто не видел, как они вышли на Замковую улицу и прошли пешком девять трамвайных остановок.

— А ты будешь водить меня с собой этой дорогой, когда я окончательно стану собакой? — спросила Агата. — Сможешь отказаться от трамвая и ходить пешком? Собакам нужны физические нагрузки, а нам, далматинам, — в особенности. В прошлом нашей главной задачей было бежать рядом с каретами знатных господ и отпугивать разбойников.

Тибо со скрежетом открыл накренившуюся садовую калитку и пропустил Агату вперед, бормоча про себя: «Сомнамбула, сомнамбула!» Где-то в глубине сознания у него еще оставалась маленькая надежда, что все это не более чем страшный сон.

Они прошли по синей тропинке. Тибо открыл дверь.

— Я покажу тебе комнату, где ты будешь жить.

— Меня вполне устроит пол на кухне, — сказала Агата, уверенно проходя по коридору.

— Пол на кухне. Да, конечно. Я хотел показать тебе, где туалет, но теперь мне кажется, что достаточно будет оставить открытой заднюю дверь в сад.

— Пока я предпочла бы пользоваться туалетом, если ты, Тибо, не возражаешь.

— Не возражаю, Агата. Доверяюсь твоему чутью. Спокойной ночи.

И Тибо отправился спать, слишком разозленный, чтобы плакать, и слишком вымотанный, чтобы видеть сны.

Через пять коротких часов он проснулся и увидел, что Агата сидит у его постели, держа в зубах утреннюю газету. Тибо выхватил ее.

— Это бросили в щель в двери, — пояснила Агата.

— Спасибо, что не порвала в клочки.

— Некоторые собаки это делают, другие — нет. Думаю, я буду из «других».

Тибо заметил, что на ней надето белое платье в черный горох — то самое, которое было на ней в тот день, когда она уронила свой обед в фонтан, в тот день, когда все началось. Но теперь на нем спереди двумя рядами было нашито шесть розовых пуговиц.

Агата проследила его взгляд.

— Я встала пораньше, — сказала она, — и немножко поработала, просто чтобы посмотреть, как это будет выглядеть. У меня всегда были красивые соски, а теперь их будет восемь. Здорово!

— Ты не превращаешься ни в какого далматина! Не хочу больше об этом слышать!

— Превращаюсь, Тибо, превращаюсь. Почему ты не хочешь смириться с этим? Смотри, что произошло ночью. — Она показала пальцы на ногах. — Видишь? Ногти теперь черные. Мои маленькие розовые ноготки превращаются в черные собачьи когти.

Тибо ухватил ее за ступню.

— Ты их покрасила! — И он принялся тереть один из ее ногтей пальцем.

— Не красила! Ай, щекотно! — Агата вывернулась и откатилась в сторону.

Они засмеялись, как и должны были смеяться красивая женщина и влюбленный в нее мужчина, возящиеся утром в постели. Конечно, они должны были смеяться. Но потом ее платье слегка задралось, обнажив бедро, и Тибо увидел темные пятна. Он взглянул ей в лицо, на синяк под глазом, и смеяться вдруг расхотелось. Веселое настроение прошло, и он отпустил ее лодыжку.

— Мне нужно одеться, — сказал Тибо.