Юрий Нестеренко - Крылья

Один из матросов, приведших меня, достал толстую веревку длиной в пару локтей и привязал один ее конец к середине моей цепи, а другой — к своему поясу.

— Вперед, — велел капитан, и вся процессия двинулась сквозь сутолоку порта в город.

Несмотря на всю незавидность своего положения, я с любопытством осматривалась по сторонам. Остров был, несомненно, вулканического происхождения: морщинистый центральный конус возвышался над ним на добрую тысячу локтей, и над срезанной верхушкой курился сизый дымок. Впрочем, сновавшие вокруг местные жители и приезжие не уделяли дымку никакого внимания, так что я поняла, что здесь это дело привычное. Да и сам вулкан не выглядел особенно грозно; его суровые каменные морщины были оголены лишь вблизи кратера, где склоны вздымались практически отвесно, а ниже гору украшал нарядный зеленый бархат лугов, кустарников и рощ. На темно-зеленом фоне дикорастущей зелени выделялись яркие заплаты плантаций винных ягод.

Еще ниже, у подножия, белели домики многочисленных селений. Город («Тала? Тлаха? Тхана!» — вспомнила я название столицы острова) спускался от подножия вулкана к морю, по пути неоднократно переползая через холмы и впадины, и в нем, похоже, не было ни одной горизонтальной улочки. Мало того, что улицы скакали вверх-вниз, как горные йимпаны, они еще и извивались во все стороны, как змеи, так что я быстро поняла, почему здесь отдают предпочтение носилкам, а не запряженным тйорлами повозкам. Некоторые улочки и вовсе представляли собой лестницы. Впрочем, в центральном районе дороги все же были прямее и шире и выложены не булыжником, а мрамором, который, очевидно, добывали где-то здесь же, на острове. В центре почти совсем не было зелени, и повсеместный белый мрамор плит и колонн так сверкал на летнем (язык не поворачивается назвать его осенним) тропическом солнце, что с непривычки болели глаза. У меня возникло впечатление, что колонна была любимым элементом местных архитекторов и они соревновались, кто настроит их больше. Несомненно, все дома в центральной части Тханы принадлежали знати и богачам, но публика на улицах кишела самая разная, не исключая многочисленных оборванцев, так что матросы с саблями, охранявшие капитана и его товар, явно были не лишними.

Я рассматривала толпу не только из любопытства, но и из прагматических целей: пожалуй, если бы мне удалось как-то отвязать или перерезать веревку, в этой толчее легко затеряться… Точнее, оторваться от преследователей — попробуй-ка затеряйся, когда у тебя на руках болтается и звенит такое украшение! Оставалось полагаться исключительно на милость местных жителей, но у меня возникли большие сомнения, что они станут помогать беглой рабыне. Объясниться с ними я, положим, смогла бы — по долетавшим до меня обрывкам разговоров я поняла, что на Ктито говорят на каком-то из современных диалектов кйарохского; кажется, в древности остров был кйарохской колонией.

Но что толку? Богатые предпочтут вернуть меня хозяину из классовой солидарности, они тут, наверное, все рабовладельцы, бедные — в надежде на награду. Мне же, в свою очередь, предложить им совершенно нечего. Ладно, понадеюсь лучше на просвещенность и милосердие принцессы… тем более что и веревку перерезать нечем, а отвязать ее на глазах у нескольких матросов — нереально.

Местные, в свою очередь, практически не обращали на меня внимания. Камзол по-прежнему скрывал самую впечатляющую деталь моей внешности, а просто рабов и рабынь они здесь навидались предостаточно, в том числе и в довольно необычных нарядах. Сами они в таком климате не носили не то что камзолов, но и штанов — и мужчины, и женщины обходились легкими накидками без застежек (респектабельные аньйо их закалывали, те, что попроще, завязывали узлами) и юбками чуть выше колен. Впрочем, в одной из книг я прочитала, что появлением штанов мы обязаны не столько даже холодному климату, сколько верховой езде, и у тех народов, где мужчинам приходилось ездить чаще, чем женщинам, брюки стали преимущественно мужской одеждой.

Вдалеке уже был виден дворец — судя по количеству колонн, ничем другим это здание быть не могло, — как вдруг земля качнулась у меня под ногами. В первый миг у меня мелькнула мысль, что это мне напекло голову. Но нет, пошатнулись и прохожие, кто-то оступился, кто-то взмахнул руками, а один из матросов, несших сундук, выронил свою ношу. Остальные трое не удержали массивный груз, и сундук тяжело грянулся углом о мраморную мостовую, а потом завалился набок. Замок, не выдержав удара, позволил крышке откинуться.

На мостовую вывалились тонкие разноцветные ткани, звякнули, сверкнув серебром, какие-то украшения, застучал гранями, перекатываясь по мрамору, хрустальный флакон, который каким-то чудом не разбился, но лишился стеклянной пробки, и от остававшейся за ним дорожки бесцветной жидкости начал распространяться приторный аромат… Какой-то уличный попрошайка, мгновенно сориентировавшись, шмыгнул к сундуку, нацелившись подхватить серебряный браслет, но капитан, с проклятиями выпрыгнувший из носилок, огрел его жирным кулаком по костлявой спине. В следующий миг в руках у капитана уже был пистолет, а четверо матросов, размахивая саблями, разгоняли оборванцев, слетавшихся со всех сторон, словно йуввы на падаль.

Капитан ругался последними словами, особенно понося неловкого матроса и его родных в нескольких прошлых и будущих поколениях, ну а заодно и его товарищей, но в перерывах между потоками брани успевал и отдавать приказания по делу. Он велел уронившим сундук укладывать вещи обратно, «да поаккуратней, болваны криворукие!», а остальным шести, включая, соответственно, и того, к чьему поясу я была привязана, держать оборону. При этом сам капитан зыркал страшными глазами то на толпу, то на своих подчиненных, следя, чтобы они тоже что-нибудь не прикарманили под шумок. Стрелять в толпу он, впрочем, не решался — то ли не хотел разбирательств с местными властями, то ли опасался, что разъяренные ктитойцы сомнут и растерзают его, прежде чем он успеет перезарядить оружие.

В общем, все были заняты делом, воздух дрожал от рыка капитана, грозных выкриков матросов и воплей падких до дармовщины местных, и я, отбросив недавние разумные рассуждения, решила, что мой час настал. Смиренно стоя за спиной «моего» матроса, махавшего саблей и уже успевшего, кажется, кого-то ранить, я медленно перебрала руками несколько звеньев цепи и добралась до центрального, через которое была пропущена веревка. Кажется, этого никто не заметил, но пробовали вы когда-нибудь развязать крепко затянутый, незнакомый вам морской узел, да еще придерживая при этом на весу тяжелую цепь? Если да, вы не станете осуждать меня за то, что мне не удалось это сделать ни за тридцать секунд, ни за три минуты. От напряжения пот заливал глаза, а сердце колотилось так, что впору было удивляться, как мои поработители его не слышат. Зато я услышала, как хлопнула крышка сундука, и поняла, что мой шанс упущен: все товары, кроме разлившихся духов, были водружены на место. Я еле успела выпустить цепь, прежде чем на меня обратили внимание; она глухо звякнула, провисая. Капитан все-таки услышал этот звук и посмотрел на меня долгим недобрым взглядом. Но, так или иначе, он собирался совсем скоро отделаться от меня, а потому лишь ворчливо велел двигаться дальше.