Олег Авраменко - Все Грани Мира

В последнюю неделю у меня появилась масса свободного времени, и немалую его часть я потратил на то, чтобы получше узнать своих спутников и попытаться выяснить, не скрывает ли один из них важную информацию об исчезновении Сиддха. Результаты моего расследования носили чисто негативный характер: я не заметил в поведении загорян ничего необычного, что можно было истолковать в пользу версии о ночном свидании, и на этом основании в конце концов признал их невиновными. Инна в принципе соглашалась с моими выводами, но с одной существенной оговоркой.

«Если среди загорян есть предатель, а не просто пассивный свидетель приключившегося с Сиддхом несчастья, — говорила она, — то психологически он готов к тому, что за ним будут следить. Его не мучит чувство вины за своё молчание, и, в отличие от невиновного, но против воли втянутого в скверную историю, он вполне способен убедительно играть роль честного парня, ничего не ведающего и ни во что не замешанного. Поэтому не спеши закрывать дело. Действительность может оказаться ещё паршивей, чем наши самые худшие предположения».

Я это понимал и продолжал мучиться подозрениями. Мне нравились загоряне — одни меньше, другие больше, но нравились все, — и я очень не хотел, чтобы кто-то из них оказался предателем. Я тяготился необходимостью подозревать всех и каждого, я зверски уставал от своих подозрений и чувствовал, что долго так не выдержу. Мой первоначальный страх перед ударом в спину вскоре сменился нетерпеливым ожиданием этого события. Я жаждал определённости — той самой, которая гласила бы: это враги, а это друзья, бей одних, защищай других…

Штепан докурил свою трубку, выколотил из неё весь пепел и тут же принялся набивать её новой порцией табака.

— Господин граф… — заговорил он, не глядя на меня.

— Владислав, — поправил я. — Сколько раз можно повторять! Вы же вроде бы согласились с этим.

— Хорошо, Владислав, — неохотно уступил Штепан. Он ненадолго умолк, делая вид, что занят трубкой, затем, видимо, собравшись с духом, продолжил: — Быть может, я вмешиваюсь не в своё дело, но больше молчать не могу. Я должен сделать вам одно замечание… Только поймите меня правильно. Здесь нет ничего личного, это вопрос нашей общей безопасности.

— Да, слушаю, — сказал я. Меня заинтриговало такое мощное вступление. Штепан не был склонен к излишнему драматизму, и должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы он так заговорил. К тому же не в его привычках было избегать взгляда собеседника — а сейчас он упорно не хотел на меня смотреть.

— Так вот, — произнёс Штепан, внимательно разглядывая свою трубку. — Вы потеряли осторожность, Владислав. Боюсь, вы слишком увлеклись.

— Чем я увлёкся?

— Не чем, а кем. Вы знаете, кем. — И он бросил быстрый взгляд в сторону Сандры, которая оживлённо болтала о чём-то с Инной. Обе девушки были увлечены разговором и не обращали на нас никакого внимания.

— О чём вы толкуете? — растерянно спросил я. — Я вас не понимаю.

По-прежнему не глядя на меня, Штепан хмыкнул и пожал плечами.

— Вы всё понимаете, — сказал он и, считая наш разговор законченным, принялся раскуривать трубку.

Я снова посмотрел на Сандру. Перехватив мой взгляд, она лучезарно улыбнулась и помахала мне рукой. Инна же, мигом почуяв неладное, мысленно осведомилась, что происходит.

«Сам не знаю», — ответил я. — «Штепан говорит очень странные вещи».

«Какие?»

«В этом-то я и хочу разобраться. А разберусь — скажу».

Я дождался, когда девушки вернутся к своим делам, и вновь обратился к барону:

— Честное слово, Штепан, я не понимаю ваших намёков. Прошу вас, выражайтесь яснее.

Наконец барон соизволил взглянуть на меня.

— Для ясности сообщаю, что у меня бывает бессонница. Порой я просыпаюсь среди ночи и по два-три часа не могу уснуть. Так что я знаю всё.

— И что же вы знаете?

По всему было видно, что только уважение ко мне удержало Штепана от нецензурных выражений. Он крепко сжал зубами мундштук трубки, подавляя приступ раздражения.

— Монсеньор… то есть Владислав, — заговорил он тихо, но твёрдо. — Я не собираюсь осуждать вас или поучать уму-разуму. Вы с Сандрой взрослые люди и не нуждаетесь ни в чьих наставлениях. У вас есть собственная совесть, пускай она судит вас и наказывает — если есть за что. А я лишь хочу призвать вас к благоразумию и осмотрительности. Ваши ночные приключения с Сандрой, это ваше личное дело; но их возможные последствия касаются всех нас. Сейчас нам крайне важно сохранить единство наших рядов, избежать любых трений, ссор и скандалов. Мы все на взводе, наши нервы напряжены до предела, и… в общем, при теперешних обстоятельствах нам ни к чему новые неприятности, они запросто могут привести к взрыву. Какие бы меры предосторожности вы ни принимали, имейте в виду, что шила в мешке не утаишь. Я не знаю и знать не хочу, чтó вы делаете для того, чтобы госпожа Инна не проснулась, пока вы отсутствуете. Но одно могу сказать наверняка: когда-нибудь вы оплошаете, и она обо всём узнает. Так вот, я хочу, чтобы это произошло уже после того, как мы выберемся из этой переделки. И не раньше. — С этими словами Штепан поднялся. — Это всё, что я хотел вам сказать, Владислав. А выводы делайте сами.

Он не спеша направился к палаткам, а я молча таращился ему вслед очумелым взглядом. Я не протестовал против его чудовищных обвинений по той простой причине, что не мог выдавить из себя ни единого слова. Я в самом буквальном смысле онемел от изумления. В моей голове всё перемешалось, происшедшее казалось мне жутким, кошмарным сном, и я не щипал себя за руку только потому, что здравой частью рассудка понимал, что не сплю и не брежу и что мой разговор со Штепаном состоялся наяву. У меня мелькнула сумасшедшая мысль, что какой-то шутник забавы ради подмешал в трубочный табак марихуану или другую дурь-траву, и барон, вдрызг обкурившись, тронулся умом. Моя следующая догадка была более правдоподобной, но она оказалась такой ужасной, что, будь у меня возможность выбирать, я без всяких колебаний предпочёл бы версию с наркотическим бредом…

«Что с тобой, Владик?» — пришла ко мне мысль Инны. — «Ты весь посерел».

Я встретился с обеспокоенным взглядом жены. Её лицо выражало тревогу и растерянность. Она явно собиралась встать и подойти ко мне, но я быстро остановил её:

«Погоди, солнышко. Сиди на месте. Не смотри на меня. Не привлекай ко мне внимания».

«Чьего?» — удивилась она, но тем не менее послушно отвела взгляд. — «Чьего внимания?»

«Чьего-либо. А пуще всего — Сандры».