Сергей Малицкий - Забавник

— Магия лика? — догадался Олфейн.

— Она самая, — кивнула Айра. — Легкая и разрешенная. Тут же каждая девица простенькие наговоры знает — прыщик удалить, брови зачернить, родинку спрятать, кожу освежить. Приворот сделать — можно и под плеть смотрителя попасть, а личико поправить, если чужую личину на лицо не тянешь, хоть обворожись!

— И что же ты поправляешь? — спросил Рин.

— Огонь свой прячу. Блеск убираю из глаз, румянец стираю, скуку на лицо леплю. Заразную и липкую скуку, от которой зубы сводит. Вся моя магия на лице моем и лицом моим заканчивается. Но как тебя, Орлик, огнем обжигает от ладной селянки, как тебе, Рин, ладони печет от хорошего меча, так и скука моя ваш рот зевотой корчит, да веки смежит. Только ведь я не кладу на вас наговор, вы его на себя сами тянете. Простенькое заклинание, кстати, на щелчок на лицо ложится, хотите, научу? А остальное откуда знаю?

Так не просто я начинала, девчонкой неразумной воровством промышляла. А в том деле быстро учишься, потому как тот, кто к наукам не способен, голову набекрень носит…

Рин почти добрался до выхода из дворца. Миновал пять дозоров, пробрался через три двора, на балконах которых стояли по два-три стражника. Прошел несколько ловушек, чувствуя, что тяжеленные камни могут упасть ему на голову и смять в лепешку, когда вдруг ощутил запах смерти.

Запах этот струился под потолком и был не только ощущаемым ароматом сжигаемого трупа, но и предчувствием беды, тем более страшной, что беда эта отдельной струей выделялась на фоне общего несчастья и безысходности.

Рин остановился и после мгновенного раздумья повернул по узкому коридорчику в сторону запаха. Коридор вскоре раздался, обратившись небольшим залом, освещенным падающим через потолочное окно светом. В зале стояли два высоких стражника, вооруженные не секирами, что уже стало привычно глазу, а мечами. И оба напали на Олфейна в тот самый миг, когда он попытался пройти мимо, как проходил мимо всех попавшихся по дороге дозоров.

Рин ушел от первых ударов, метнулся в сторону, чтобы не отбиваться сразу от двух противников, и через мгновение с удивлением понял, что с трудом сдерживает яростный напор незнакомцев. Каждый из них был на полголовы выше Олфейна, но в движениях верзил не оказалось и тени медлительности. Они не слишком разнообразили атаку, не пытались перещеголять приблизившегося к ним наглеца в воинском мастерстве, они хотели его убить и пытались убить быстро и молча.

«Эх, плохая сталь идет на оружие стражи!» — подумал Рин, потому что секира, что была у него в руках, пришла в негодность для заточки или шлифовки уже через несколько мгновений, в то время как клинки его противников словно вовсе не касались лезвиями железа. Мигом позже Рин уперся спиной в стену и почувствовал, что может и проиграть схватку! Он не уступил бы молчаливым молодцам и с секирой, хотя и не слишком жаловал подобное оружие, но, оказавшись у стены, потерял все возможное преимущество. «Однако, если эти воины из дюжины конга, — мелькнула в голове мысль, — то Тир мог попасть в хорошую компанию». Выхвати он меч, скрытый под плащом, схватка закончилась бы через миг, но что-то останавливало Олфейна, словно к его мечу был привязан громкий колокольчик.

Они нападали на него по очереди. Удары, которые Рин просто отбивал, принимая их то на окованное железом древко, то на уже покрытое зарубками лезвие секиры, сыпались на него, как лопасти ветряка. И в тот самый момент, когда Рин должен был принять очередной удар, он все-таки напал сам, но напал не на того воина, что вздымал над ним меч, а на того, что готовился ударить из-за его спины. Он метнул секиру мимо первого во второго и тут же стал уходить от удара сверкающего клинка, поворачиваясь вокруг себя и готовясь принять разящий удар на сомнительный наруч, но меч двигался слишком быстро. Нога словно прилипла к каменным плитам, а клинок уже сверкнул лучом Аилле, и Рин сделал то, о чем частенько говорил Орлик, но чего никогда не доводилось видеть самому Олфейну.

Он отбил меч пустой рукой. Рискуя потерять руку или остающуюся под ударом ногу, Рин ударил по мечу воина кулаком. Ударил так, словно его противник размахивал не мечом, а деревянной лопаткой для размешивания варева. Ударил кулаком в пустоту, в пространство перед раскрывшимся стальным веером и попал точно в лезвие. Глаза воина округлились, но потерять равновесие он не успел, Рин уже ловил его гортань на собственный локоть и загонял туда же кинжал, сорванный с пояса того же самого молодца. Второй же задыхался в обнимку с секирой, вскрывшей ему шею.

Когда Рин снимал с пояса воина ножны меча, тот еще был жив. Он смотрел на Рина с пробивающимся сквозь боль и отчаяние интересом и словно только теперь хотел спросить у него имя. Рин покачал головой и подошел к бронзовому зеркалу, висевшему на стене. На него все еще смотрел Тир.

— Отлично, Рич! — восхитился Олфейн и толкнул тяжелую дверь.

За ней оказалась лестница. Она завилась полукружием вверх и вывела его к балкончику, затянутому дымом. Во дворе горел погребальный костер. Возле объятого пламенем тела стояли двенадцать седых воинов. Хорм Рейду в черном балахоне ходил вокруг огня и брызгал из серебряной чаши металлической метелкой попеременно то на сжигаемое тело, то на молчаливые фигуры. Капли, попадающие на тело, вспыхивали с сухим треском. Капли, попадающие на воинов, застывали на их доспехах, словно роса. Рин узнал Лебба Рейду и Гармата Ойду. В руке у последнего была стрела Насьты.

— Вот, — зычно произнес Гармат, потрясая стрелой, когда пламя вовсе скрыло силуэт сжигаемого. — Этой стрелой был убит мой сын — наследник дома Ойду! В башне Ирунга мы никого не нашли, но тот же лучник лишил жизни еще полсотни воинов Скира. Этот лучник известен тебе, мой конг! Он числился в тысяче старой развалины Дампа, да и сейчас где-то в городе. Это выродок ремини по имени Насьта!

— Ты сможешь задержать его, где бы ни увидел, — медленно проговорил Лебб Рейду. — Народ Скира, тан Ойду, скорбит о твоем сыне вместе с тобой.

— Он был вместе с любимчиком Сната Геба — Мариком! — зарычал Гармат.

— Ты сможешь задержать Марика Дари везде, где бы ты его ни увидел, — так же медленно и спокойно произнес Лебб Рейду. — Народ Скира, тан Ойду, скорбит о твоем сыне вместе с тобой.

— Народ Скира как раз теперь глотает гной и умирает от страха! — почти закричал Гармат. — А мой второй сын вместе с наследником дома Стейча сидит в храме под водительством полоумного и безродного старика Вертуса! И твои стражи, конг, стерегут его!

— Они его охраняют, тан Ойду! — ответил Лебб.

— Так же хорошо, как дворец конга? — повысил голос Гармат. — Однако, твой брат, конг, до сих пор не представил нам сына безумного хеннского тана! Где он? Почему мы не можем казнить его? Или с детьми врагов поступают как-то иначе? И что за грохот раздавался этим утром? Почему по стенам дворца пошли трещины? Кто достраивал дворец после Ирунга? Тот же Вертус? Может быть, дозор у храма Мелаген лучше поручить моим воинам?