Владислав Русанов - Стальной дрозд

Бывшие смертельные враги стали союзниками. Взаимная неприязнь давно ушла, как уходят детские страхи и юношеские прыщи. Настало время совместного труда.

Теперь полководческий талант Антоло, магическое искусство Кира и таинственный амулет Халльберна работали на одну общую идею.

Меньше месяца понадобилось, чтобы навести порядок в Аруне, Табале и Барне. На помощь страдающим от голода и болезней гоблам пошли телеги с мукой, отары овец, воинские отряды для поддержания порядка и целые обозы лекарей. Вице-король Литии, за зиму разочаровавшийся во мнимых преимуществах независимости, заключил договор о дружбе и взаимовыручке.

Теперь их путь лежал в столицу. Ведь, как говаривали старики, все пути ведут в Аксамалу. Здесь окончательно решится судьба новой, возрожденной Сасандры. И если императором станет некий мыслитель Дольбрайн, так тому и быть – лишь бы народу жилось лучше. А уж они не пропадут. Для хорошего генерала и умелого волшебника всегда дело найдется, в любой стране и при любой власти.

– В городе, по всей видимости, праздник, – заметил Кирсьен. – Дома флагами украшены.

– Что-то не припомню ни одного праздника в это время… – Антоло насупил брови и потер лоб. – Радует то, что все вывешенные флаги – имперские.

– Тем лучше, – кивнул Кир. – Если люди помнят прошлое, они достойны строить будущее.

Вскоре портовые сооружения Аксамалы приблизились настолько, что стали видны не только обшарпанные, кое-где обгорелые здания складов, недавно побеленная таможня, пришвартованные купеческие когги,[47] расцвеченные яркими флажками, но и нарядная толпа. Матросы и портовые рабочие спешили в город.

– Что празднует Аксамала? – окликнул Кир растрепанного морячка, поймавшего швартовочный конец.

– Коронация! – радостно отвечал матрос, сверкая щербатой улыбкой. – Коронация и свадьба правителей!

– Кажется, мы вовремя, – проговорил волшебник, нашаривая посох.

– Что ж, пойдем на праздник. Правильно будет взглянуть вначале на этого Дольбрайна со стороны, – согласился генерал, отмахиваясь от адъютанта, который пытался сунуть ему в руки шлем со Стальным Дроздом. – Незаметно взглянуть!

Они едва дождались, когда с причала на борт судна перекинут прочный трап с перилами, и, оставив телохранителей и помощников, направились в город.

Эпилог

Отвыкнув от многолюдия улиц и площадей, Емсиль сперва немного растерялся. Неужели он когда-то жил в Аксамале и даже находил удовольствие в том, чтобы участвовать в празднествах и народных гуляньях? Как же тут можно жить? Любой встречный-поперечный норовит если не в грудь плечом врезаться, то хотя бы на ногу наступить! Ужас! Нет уж, уезжать надо в глушь – там и люди поспокойнее и повежливее, и вообще жить проще. Барнец искренне верил, что его до сих пор не затоптали, только опасаясь широченных плеч и окованного железом посоха.

Лита и Алана повисли на правом и левом локтях лекаря, держась за его куртку изо всех сил. Стоит разжать пальцы, и людской поток закружит, унесет и выбросит где-нибудь в замухрыжном переулке. Конечно, девушки не боялись заблудиться – Алана прожила в столице пять лет, а Лита и родилась-то здесь, но, пробираясь самостоятельно по улицам до самой Клепсидральной площади, они пропустили бы главную церемонию. Коронация! Да еще и возможность разрешить спор – та Флана или не та! Сейчас же они не сомневались, что поспеют вовремя. Уж очень им помогал постоялец мастера Кельвана и его жены Тиллы – родителей Литы.

Когда в Аксамале начались беспорядки, а потом город осадил кондотьер Жискардо, спрос на изделия слепого лепщика упал, и они оказались на грани голодной смерти. Если бы не бесплатный хлеб, раздаваемый бедноте правительством «младоаксамалианцев», то до зимы, возможно, не дожили бы. Так что после снятия осады они с радостью приняли жильца – пострадавшего от захватчиков купца из Аруна. Наемники Жискардо ограбили его и едва не убили, но десяток зашитых в подкладку скудо все же уцелел. Иллиос выказал себя удобным постояльцем: отдал хозяевам все сбережения, помогал по хозяйству, но не надоедал своей тощей физиономией, уходя гулять по городу при каждом удобном случае. Он и теперь намеревался идти смотреть коронацию сам, но с удовольствием принял предложение Емсиля прогуляться вместе.

Худой и костлявый арунит, натянувший, несмотря на жаркую погоду, на голову линялый гугель с меховой окантовкой, казалось, отпугивал встречных горожан.

Часы на главной клепсидре Империи пробили четыре раза, когда они заглянули в «Золотую гроздь» и попытались вытащить оттуда Дыкала и Батю. Сержанты долго отнекивались, нахваливая местное вино, но в конце концов согласились и покинули нагретые лавки. Идти стало еще легче. Закон, ограничивающий ношение оружия внутри городских стен, был благополучно забыт сразу после падения старой власти, и зеваки расступались, почтительно поглядывая на рукояти мечей, которые сержанты держали на виду.

Вот и Клепсидральная площадь. Посреди нее возвышался помост, обтянутый алым сукном и обшитый золототканой лентой. Его украшали тяжелые полотнища знамен Сасандры и флаги провинций, входивших в ее состав. Очевидно, этим хотели подчеркнуть стремление вернуться к прежним традициям. Вокруг помоста замерли телохранители: внутренне кольцо – дюжие парни с двуручными мечами, внешнее – стража с гизармами в цветах Аксамалы.

Толпа волновалась, как воды Великого озера в зимний шторм. То здесь, то там возникали людские водовороты, звенел смех, звучали песни. Горожане нарядились в самые лучшие одежды. Женщины сверкали накрахмаленными чепцами и султанчиками на токах, привлекали внимание цветными юбками и расшитыми лифами. Мужчины вытащили бережно хранимые в тайниках цепи: банкиры и купцы побогаче – золотые, цеховые мастера и лавочники – серебряные, беднота – медные.

То здесь, то там потешали народ жонглеры и уличные музыканты.

Лоточники продавали орешки, сушеные ломтики фруктов, холодную воду, подслащенную медом. Емсилю бросилось в глаза отсутствие вина и пива. Видно, с пьянством в новой Аксамале было строго.

Выглядывая в толпе знакомые лица, барнец едва не пропустил начало церемонии. Помогла Алана, толкнув локтем под ребра. Молодой человек поднял глаза. И вовремя. Уже зазвучали фанфары, и под их трубный глас на помост вышел жрец Триединого в черной накидке, спадающей складками до земли. На груди его горела золотая звезда Аксамалы.

Следом за жрецом на возвышение взошла четверка мужчин разного возраста, разных национальностей, одетых по-разному. Троих из них Емсиль видел впервые – с виду обычные горожане, но, по всей видимости, важные шишки «младоаксамалианского» правительства. А вот четвертый… Это же вельсгундец Гуран! Да, бородка у него стала гуще, и в ней кое-где пробиваются ниточки седины. Да, между бровями пролегла глубокая складка – свидетель длительных раздумий. Да, под глазами вельсгундца хорошо заметны темные круги, выдающие бессонные ночи и дни, проведенные в заботах. Но все равно это тот самый Гуран, с которым они не раз кутили, участвовали в потасовках со стражей и военными, попали в тюрьму прошлым летом…