Марина Ефиминюк - Магические узы

− Они позволили мне думать, что ты погиб! − жаловалась я, отогреваясь рядом с ним, и подавила предательский всхлип.

− Тихо, Птаха, − прошептал он.

− Я все это время думала, что ты умер! − я дышала чудовищно громко, просто пыхтела, как паровоз, и шмыгала носом, а голос стал по-детски тонким и ломким от едва сдерживаемых слез.

− Тихо, тихо! Я здесь, − повторял Ратмир ласково.

Как странно, но только трагедия смогла примирить нас и заставила позабыть обо всех предрассудках. Господи, какая, в сущности, разница, кто он такой, если мне хочется умереть вслед за ним?!

− Ты такой горячий, − шептала я бессмысленности, просто потому что никак не могла заткнуться. Вечно от нервов меня пробирало на треп.

Ратмир подул мне на макушку и после серьезно отозвался:

− Тогда постараюсь тебя не обжечь.

Проклятье, почему он меня еще целует?! В конце всех романтических сказок влюблен-ные герои, наконец воссоединившиеся после взаимного непонимания и трудностей, обязатель-но целуются!

− Можешь обжигать, сколько душе угодно, − тут же предложила я, и неожиданно ощу-тила, как он коротко глубоко вздохнул, словно собираясь духом, а потом попытался осторожно разомкнуть мои руки, сцепленные в замок вокруг его пояса.

− Птаха, тебе лучше вернуться в дом Венцеслава, − произнес он.

− Нет! − Меня накрыла волна разочарования. − Нет!!!

Я цеплялась за его свитер, не давая отстраниться и на мизинец. Смятение застило глаза, и вокруг стало очень темно. Что он делает?! Зачем он гонит меня?! Видимо, наша сказка ро-мантической не являлась, и мы даже не приблизились к ее счастливому финалу, в котором все жили долго и счастливо и уходили в мир иной в один день. Если первое находилось под боль-шим вопросом, то второе и мне, и Ратмиру, судя по всему, могли устроить щелчку пальцами.

− Эй, Птаха, ну ты что? − он ласково сжал мой подбородок, поднимая голову, и заглянул в глаза, словно бы гипнотизируя. − Я никуда не денусь и вернусь уже завтра.

− Нет! − твердо заявила я, едва не топнув ногой. − Не надо никуда возвращаться потому, что мы едем вместе! Ты от меня не избавишься!

Он жив, но кто мне даст гарантии, что Златоцвет Остров не взбесится, желая заполучить всю силу браслетов Гориана, и не расстреляет его?!

Неожиданно Ратмир глянул куда-то поверх моей макушки, и в его взоре стремительно таяла теплота. Лицо замкнулось, губы сжались в твердую линию. Потерявшись от внезапной перемены в настроении мужчины, я оглянулась. На перекрестке, широко расставив ноги и от-брасывая лепестки вытянутых теней, стоял Богдан, так и не потрудившийся снять с головы скрывавший пол-лица капюшон. Брат неотрывно следил за нами, и от него волнами исходила злость. Казалось, ненависть можно было не только почувствовать, но даже увидеть, так сильно она тревожила прохладный лесной воздух.

− Ну что, Ветров, ты теперь доволен?! − заорал Богдан, от бешенства захлебнувшись словами.

− Иди к нему, − Ратмир меня осторожно подтолкнул в сторону перекрестка. − Так будет лучше.

− Даже не думай! Я еду с тобой!

Круто развернувшись на пятках, я настырно направилась к автокару.

− Веда! − попытался осечь меня Ратмир, но его голос отрезала с грохотом захлопнув-шаяся дверца. Меня окружили теплая полумгла и звуки мурлыкавшего переливчатые мелодии приемника.

Прежде чем уйти, Богдан ткнул пальцем в сторону Ратмира, явно грозя, а потом лишь покачал головой в неодобрении, обращаясь ко мне. Несмотря ни на что, его осуждение болез-ненно царапнуло внутри. Старший брат скрылся из виду, и Ратмир, обождав с полуминуты его возвращения, все-таки уселся за руль.

− Ты уже жалеешь, − пробормотала я, ощущая невероятный ореол абсолютной безопас-ности и непоколебимого спокойствия, сопутствовавшего Ратмиру.

− Нет, − сухо отозвался тот и выжал педаль газа.

Мне так много хотелось рассказать ему, столько спросить, но я могла лишь зачарованно разглядывать его четкий профиль, смешные рожки, торчавшие из-под густых спутанных волос, руки, расслабленно лежавшие на руле. За окном мелькал разукрашенный разноцветными свет-ляками ночной густой лес, и в кронах деревьев, путаясь и перемещаясь змейками, мерцали за-колдованные гирлянды.

Неожиданно на меня навалилась страшная усталость, как всегда после сильных тревол-нений. Веки стали тяжелыми и захлопнулись совсем неожиданно. Я даже не осознала, когда именно меня поглотил глубокий успокоительный сон, такой необходимый измученному двумя последними сутками телу.

Сначала грудь сдавило, как будто сверху положили многопудовую гирю, и стало нечем дышать. Потом нахлынула невыносимая душевная боль, сильнее любой физической, отчего захотелось заорать в голос. Я не могла понять, откуда она взялась. Почему мучает меня? В панике глаза распахнулись и уставились на Ратмира, который, прижав трубку коммуникатора к уху, чтобы звонок не разбудил меня, внимательно слушал собеседника. Облегчение, что мужчина в действительности жив, оказалось сродни наслаждению.

Зеркальце пискнуло, отключая вызов. Я сидела очень тихо, поспешно зажмурившись, чтобы не выдать своего пробуждения, но от Ратмира сложно таиться.

− Скажи мне, − неожиданно заговорил он, разглядывая дорогу, − с чего ты вдруг реши-ла, что я погиб?

Не открывая глаз, я тихо пробормотала:

− Мне так сказали, − короткий косой взор скользнул по напрягшемуся лицу Ветрова, похоже, он едва сдерживался от крепкого словца в адрес Богдана, − хотя неправда, мне так промолчали.

В автокаре повисло тяжелое безмолвие, лишь напевала едва слышная мелодия, а на ло-бовом стекле светились намороченные цифры музыкальной эфирной волны. Наверное, Ратмир взвешивал мои слова и пытался оценить их на правдивость. Торопить я его не собиралась − пускай прочувствует.

Мы, судя по всему, уже давно минули городскую стену и сейчас стремительно прибли-жались к центру Ветиха, оставив позади спальные холмы. Из-за позднего часа улицы пустели, и по тротуарам под огнями витрин, еще не успевших закрыть ставни, торопились припозднив-шиеся гуляки. На остановках терпеливо дожидались ночных трамваев похожие на тени горо-жане, опоздавшие на последние поезда в подземке.

− Скажи, а он тебе не объяснил, что взрыв был запланирован? − внезапно прервал тяго-стную тишину Ветров, заставив меня поменяться в лице.

Руки сжались в кулаки, и стало отчаянно жаль, что, не желая отпускать Ратмира, я так и не влепила брату-предателю пощечину за вранье, ввергшее меня в черное отчаянье. Ведь мол-чание − та же ложь, единственно завуалированная.

− Нет, − процедила я, все больше злясь на Богдана, − как-то запамятовал, наверное.