Жертвуя малым (СИ) - Медейрос Вольга

Он приподнялся над Акмэ на руках, взглядывая, как с довольной, сытой улыбкой на пухлых губах переводит под ним она дух. Ее белые как дым, как кипенье яблоневого цвета, волосы перемешались с его, ее тонкие загорелые руки выводили узоры у него на груди. Яркие глаза ее туманила усталость, она разжала колени, отпуская его, сонно улыбнулась.

— Акмэ, — сказал он ей на ухо, краем глаза следя, как дрема уносит ее на своей ладье все дальше от берегов реальности, — не верь Ей. Ты не умрешь, и Косточка, или кто другой из достойных волков, подарят тебе щенков. Но для этого надо уйти, Акмэ, слышишь? Для этого надо отпустить ничтожество, Акмэ.

— Ништожжестоу, — произнесла она команду напевно, почти засыпая. — Отпустить? Но куда?

— Отпусти, Акмэ, — прошептал Соль, мягко сжимая ее тонкое запястье. Она чуть раскрыла ладонь, шевельнула пальцами. Она уже — почти что — спала. — Скажи: ничтожество, я отпускаю тебя.

— Ништожжестоу, — сладко зевнула Волчица. — Я отпускаю тебя. Но я пойду с тобой, Соль, слышишь? — склонив к плечу голову, вжав ладошку в его грудь, она крепко уснула, смешно оттопырив губу. Он бережно опустил ее руку, наклонившись, поцеловал в висок. Посмотрел очень внимательно, запоминая каждую прядь, каждую черточку. Встав с ложа, разыскал разбросанную одежду и, одевшись, вышел из шалаша ее деда.

Стая давно разошлась, костер догорал. Волки, спавшие снаружи в простом облике, ворчали, когда он проходил мимо них. Старый шаман, Грозный Лай, Молчун и его хромоногий сын сидели возле дотлевающего костра, сгребая к центру золотистые гроздья углей. Заслышав шаги Соля, все четверо подняли головы.

— Очнулась, — сказал он в ответ на молчаливый вопрос. — Теперь спит.

— Устала, — качнул головой шаман. Соль никогда не мог понять, осуждает его старик, или наоборот. Он мог бы быть хорошим волком, не будь он Светлым, так однажды старик сказал. Что бы это ни означало, гадать уже некогда. Молодой, сидевший рядом со ставшим после ранения еще менее разговорчивым отцом, залился краской.

— Устала, — согласился Соль. — Тебе найдется место для сна в ее шалаше, вождь. — Шаман поднял на него взгляд. — Ухожу, — объяснил ему Соль, и трое младших вожаков тоже вскинули головы. В их внимательных глазах мерцали золотистые отблески от ярких углей костра. — В логово главного над несытыми. Едва ли удастся вернуться. — Грозный Лай щелкнул зубами, а Молодой побледнел. Старый шаман покачал кудлатой седой головой, и лишь один Молчун просто слушал, чутко глядя. — Потому иду один. Акмэ… Волчице туда ни за что нельзя. Поэтому слушайте, о волки, что ваш Светлый бог вам говорит, слушайте и повинуйтесь! — теперь все четверо застыли, не отрывая от него взгляда. Как собаки, подумал он, как собаки, ждущие команды хозяина. — Старик, твою внучку, Мудрую Матерь, Светлый отдает в жены Молодому Вождю, юному шаману племени степных. Волчихи в ваших стаях вольны выбирать себе пару сами, да, это всем известный обычай, но теперь времена особые. И Светлый говорит вам: Мудрая Матерь, Белая Птица, выбрала его, Светлого, себе в пару, перепоручила ему свою судьбу. И он распорядился ею так, как счел нужным. Он передал Мудрую Матерь тебе, Молодой, будь же достойным дара, люби и почитай свою волчиху. А вам, вожди, Светлый дает наказ: позаботьтесь о том, чтобы Мудрая Матерь сошлась с Молодым и понесла от него потомство, позаботьтесь даже в том случае, если сама она не захочет. И ни за что, никогда не отпускайте ее за пределы завесы, по крайней мере до тех пор, пока не сумеет она ощениться и выкормить волчат. Впрочем, если у нее появятся детеныши, едва ли она оставит их, верно? Поэтому сделайте все, чтобы этой весной, когда заиграет в крови сладкий звон гона, — сделайте все для того, чтобы у Мудрой матери, Белой Волчицы, появилось потомство. Вы услышали, о волки? Ты услышал, Молодой?

— Мы услышали тебя, Светлый, — тяжелым старческим голосом отвечал шаман, и за ним откликнулись двое вождей помоложе: Молчун, как эхо, и Грозный Лай с недовольным ворчанием. А последним, едва слышно, пылая, как первоцвет, отозвался Косточка:

— Я услышал тебя, Светлый.

— Да будет так, — подытожил Соль.

И, развернувшись, собрался уходить.

— Не позовешь, Светлый? — глухо спросил его в спину Грозный Лай.

— Не позову, — качнул головой Соль.

— Если сам пойду? — почти пролаял могучий вожак.

Соль оглянулся, выдержал мрачный, исподлобья взгляд.

— Не позволю, — мягко сказал он. Серый вождь зарычал. — Слишком многих из вас увел когда-то к нему, на мертвую сторону. Больше он ни одного не получит. Не от жестянки, — он криво усмехнулся, заставив Грозного Лая обескураженно засопеть. — Прости, что позвал тебя тогда, Грозный вожак. Прости. Но если — когда самый главный несытый будет побежден, для вас, волков, не сразу все исправится. Вам понадобятся все силы, все чудеса, на какие только вы, вожди-шаманы, способны. И потом — Молох ведь не один такой несытый по ту сторону завесы. Не-смерть царит там повсюду, каждый волк будет на счету, чтобы избавить мир от нее. Поэтому — не спеши умирать, благородный волк.

— Тогда, когда ты звал меня с собой, ты не был так в себе уверен, — удовлетворенным, но с нотками прежней подозрительности голосом возразил ему Грозный Лай. — Что заставило тебя измениться, Светлый? Или Мудрая Матерь рассказала тебе о том, что поведала ей Предвечная?

Соль помрачнел.

— Можно сказать и так, — отвечал он. И, вновь став спиной к вождям, махнул им рукой.

— Удачной охоты, Светлый, — робко напутствовал его Молодой.

Другие шаманы промолчали.

Соль заглянул в Волчицын шалаш, взял оттуда костяной нож и огниво, вещи, которые привык считать своими. Вышел в зимнюю ночь, вдохнув напоследок знакомый любимый запах. Зашагал мимо спящих шалашей, мимо дремлющих на морозе волков, мимо клетей с зимними запасами и натянутыми, как укрытие от снега, шкурами. Истоптанный босыми ногами и лапами плотный снег, выбитые каменными орудиями в снегу пологого речного берега ступени, ведущие к темной, стылой воде. Соль спустился к ней, подвернув штаны до колен, ступил в студеную воду. Она свивалась упругими кольцами вокруг щиколоток, пронзая ноги холодом. Соль потратил немного ресурса на изменение температуры тела, и смело зашагал через реку вброд, нащупывая под водой широкие валуны переправы. Ни разу не оглянулся он назад: ни когда лез, скользя по отороченному льдом снегу, на противоположный берег, ни когда взбирался на холм, а потом, спустившись и преодолев новый подъем, оказался на вершине нового холма, откуда хорошо видно было в сумерках позднего зимнего утра мерцающее кольцо тумана. Новая, чистая, подаренная ему Волчицей энергия звенела, пела в нем, свобода окрыляла. Он больше не боялся, что не сумеет одолеть Молоха, не страшился более встречи с ним. Он ощущал себя настоящим: мужчиной, охотником, воином, богом, за спиной которого осталась милая сердцу семья, родная земля и самая дорогая на всем белом свете женщина. Он готов был защищать это единственное свое богатство любой ценой. Он нашел свое предназначение, избыл парадокс, и собирался дать бездне решающий бой. Он и помыслить не мог, что проиграет.

У него был простой план — узнать, где находится Молох, и двигаться к нему навстречу. Из воспоминаний Тима он хорошо представлял расположение передового лагеря несытых, но Тим был упокоен год назад и данные требовалось уточнить.

Соль вышел из тумана, ощущая, как тело наливается тяжелой, грозной силой. Он знал сейчас эту особенность своего тела, догадался, что так оно активизируется в минуту опасности. Привыкая к себе, новому и тяжеловесному, он побежал — мимо застывших в ночном окоченении катапульт, мимо нахохлившихся под снегом патрульных, ни одного живого среди них не было. Они окликали его, один, на свою беду, заслонил дорогу. Соль упокоил его и, продолжив бег, вломился в палатку человечьего скота, темневшую на пути. Люди, спавшие там, повскакивали, пытаясь препятствовать, осоловевшие со сна. Он разбросал их, разыскал то, что требовалось, и вышел на воздух, прорезав палатку ножом. Люди кричали, пробуя последовать за ним, но он вырвал из снега длинный деревянный кол, к которому крепились веревки, удерживавшие палатку растянутой, и они запутались в ткани. Он откромсал для себя кусок плотной ткани, намотал его на кол, смочил маслом из лампы, добытой в палатке. Спрятал лампу за пазуху. Несытые спешили навстречу, но Соль уже бежал дальше, отвлекшись только для того, чтобы чиркнуть кресалом над импровизированным факелом. Ему не нужен был свет, чтобы понять, куда двигаться: луна и звезды на ясном небе светили ярко, — он собирался использовать огонь для иной цели.