Джордж Мартин - Воины

Он положил бумаги на стол; ветер шевельнул их, и Грей машинально потянулся за новым пресс-папье, чтобы придавить их.

Как там говорил про него Каррузерс? «Кто-то должен поддерживать порядок. Ты и твой брат, — сказал он. — Вы не согласны с этим мириться. И если на свете есть порядок, мир и покой — то это благодаря тебе и таким, как ты».

Быть может. Знал бы он еще, какую цену приходится платить за этот мир и порядок... Но тут Грей вспомнил осунувшееся лицо Чарли, его утраченную юношескую красоту, от которой остались кожа и кости, его упрямую решимость, которая только и давала ему силы дышать...

Да, Чарли — знал.

Когда стемнело, они взошли на корабли. В состав конвоя входил флагманский корабль адмирала Холмса, «Лоустофт», три военных корабля, «Белка», «Морской конь» и «Охотник»; несколько вооруженных сторожевых судов, суда, груженные артиллерией, порохом, боеприпасами, и множество транспортных судов для перевозки войск — в общей сложности 1800 человек. «Сазерленд» был оставлен внизу и поставлен на якорь за пределами досягаемости пушек крепости, чтобы наблюдать за действиями противника. Река была усеяна плавучими батареями и мелкими французскими судами.

Грей плыл вместе с Вольфом и шотландскими горцами на борту «Морского коня». Путешествие он провел на палубе, будучи чересчур взвинчен, чтобы сидеть внизу.

В памяти то и дело всплывало предупреждение брата: «Не давай ему втянуть тебя ни в какие дурацкие авантюры!» — но думать об этом было уже слишком поздно, и, чтобы отвлечься от этих мыслей, он вызвал одного из офицеров на состязание: кто сумеет просвистеть «Старый английский ростбиф» с начала до конца и ни разу не рассмеется? В результате он проиграл, но о брате больше не вспоминал.

Вскоре после полуночи корабли бесшумно спустили паруса и встали па якорь, покачиваясь на темной реке, точно уснувшие чайки. Л’Анс-о-Фулон, место высадки, которое рекомендовали генералу Вольфу Малькольм Стаббс и другие разведчики, находилось в семи милях вниз по реке, у подножия крутых и сыпучих сланцевых утесов, ведущих на плато, которое называлось Поля Авраама.

— Как вы думаете, это в честь библейского Авраама? — с интересом спросил Грей, услышав это название, но ему ответили, что нет, просто на плато стояла ферма, принадлежавшая бывшему лоцману но имени Авраам Мартин.

Грей подумал, что это прозаическое происхождение названия не делает его хуже. На этой земле и так развернутся достаточно драматические события, ни к чему приплетать сюда древних пророков, беседы с Господом... или вычисления, сколько солдат может находиться в стенах квебекской крепости.

Стараясь производить как можно меньше шума, шотландские горцы со своими офицерами, Вольф и его отборные войска, среди которых был и Грей, спустились на небольшие bateaux[25], которые должны были бесшумно высадить их на берег.

Шум реки почти заглушал плеск весел. Сидящие в лодках большей частью молчали. Вольф восседал на носу передней лодки, лицом к своим войскам, но время от времени оглядывался на берег. Внезапно он заговорил. Он не повышал голоса, но ночь была такой тихой, что пассажиры лодки без труда слышали каждое слово. К изумлению Грея, он цитировал «Элегию, написанную на сельском кладбище».

«Напыщенный осел!» — подумал Грей — но все же не мог не признаться себе, что эти стихи звучат довольно волнующе. Вольф не выставлялся, не читал напоказ. Он как будто говорил сам с собою, и, когда он дошел до последних строк, по спине Грея пробежал холодок:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы,

Всех ищет грозная... и некогда найдет;

Всемощныя судьбы незыблемы уставы...

— «И путь величия ко гробу нас ведет!»[26] — заключил Вольф так тихо, что лишь трое или четверо сидящих рядом слышали его. Грей был достаточно близко, чтобы услышать, как он прочистил горло, слегка кашлянув, и увидеть, как он расправил плечи.

— Джентльмены, — сказал Вольф, повысив голос, — знайте, что я предпочел бы скорее написать эти строки, нежели взять Квебек!

В лодке слегка зашевелились, послышались негромкие смешки.

«Я бы тоже! — подумал Грей. — Поэт, который их написал, сейчас небось сидит у уютного камелька где-нибудь в Кембридже кушает булочки с маслицем, а не готовится карабкаться на гору, рискуя своей задницей!»

Интересно, что это было — обычная театральность, столь свойственная Вольфу? «Может быть... а может быть, и нет», — подумал он. Сегодня утром он встретился в уборной с полковником Уолсингом, и тот мимоходом упомянул, что Вольф накануне вечером доверил ему подвеску и поручил передать ее мисс Ландрингем, с которой он был помолвлен.

Впрочем, ничего необычного тут не было: все оставляют свои ценные вещи друзьям накануне жаркой битвы. Если тебя убьют или тяжело ранят, твое тело могут ограбить до того, как друзья сумеют его выручить. Не у всех ведь есть надежные слуги, которым можно доверить такое. Ему самому друзья не раз поручали на время боя хранить их табакерки, карманные часы или кольца: до Крефельда он считался счастливчиком. Сегодня ему никто ничего не поручал...

Он машинально подвинулся на скамье, почувствовав перемену течения, и сидевший рядом Саймон Фрезер, качнувшись в противоположном направлении, толкнул его.

— Pardon![27]— буркнул Фрезер. Накануне, за обеденным столом, Вольф заставил их всех читать стихи на французском, и все сошлись на том, что у Фрезера самое лучшее произношение: он несколько лет назад сражался на стороне французов в Голландии. Так что, если их вдруг окликнут часовые, отвечать будет он. Грей подумал, что Фрезер сейчас, несомненно, старается думать исключительно по-французски, пытаясь пропитать свой мозг этим языком, чтобы от неожиданности не вырвалась английская фраза.

— De rien[28], — буркнул в ответ Грей, и Фрезер негромко хмыкнул.

Ночь была пасмурная, небо было исполосовано обрывками расходящихся дождевых облаков. Это к лучшему: поверхность реки была неровной, на ней играли тусклые неверные блики, обозначая то камень, то плывущую по воде ветку. Но все равно, толковый часовой не сможет не заметить целого каравана лодок.

Лицо немело от холода, но ладони вспотели. Грей снова коснулся кинжала у себя за поясом — он сознавал, что трогает его каждые несколько минут, словно сомневается в его существовании, однако ничего не мог с собой поделать. Впрочем, его это особо и не беспокоило. Он напрягал глаза, высматривая впереди отблеск беспечно разожженного костра, внезапно шевельнувшийся валун, который окажется вовсе не валуном — что угодно.