Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ) - Елена Владимировна Кисель
Минут двадцать пытаемся к чему-нибудь да прийти. В дурном вопросе «Как вырубить здоровенного яприля-пьянчужку». Результаты — чуть больше, чем ни шнырка.
— Сдаюсь, — разводит руками Гроски после того, как перебрали все основные ловушки и зелья. — От себя могу только предложить завязать с ним дружбу и научить культуре выпивки и закуски. Ну, или подсадить на что-то другое.
— Или ухлопать дурацкими шуточками, — бормочу я.
— Или всадить нож ему в спину, когда он отвернется, — сладко улыбается Мясник.
— А поможет? — оживляется Пухлик.
— Нет, но могу подсказать более полезные направления удара.
Я их обоих грохну в конце концов. Похоже, придется дождаться, пока Грызи разгребется в Энкере.
Липучка бросает попытки изобразить жажду в пантомиме и разворачивается на стуле к нам.
— Постойте… постойте… кажется, меня осенило! Почему не вообразить, что яприль — это человек? Просто пьяный человек…
— В двадцать пудов весом, — подсказывает Гроски, опершись щекой на ладонь. — С рылом, изумрудной шерстью и четкой установкой «Крушить!» — когда поранится.
— Ограниченность, — тычет в него пальцем Лортен, — ограниченность разума — это порок! Ничто не преграда для метафоры! Ни пуды, ни рыла… ни шерсть. Важно внутреннее родство! Все пьяницы — родственные души. Между прочим, из поэмы… хотя, может, это и мой афоризм, в любом случае, стоит записать. Так вот, если мы проведём аналогию между человеком и яприлем — мы поймем, как яприля можно излечить от пьянства!
— Ну, мы можем подождать, пока он отчается, — бормочет Пухлик, зевая. — Начнет занимать у всякой швали, пустится в азартные игры, окончательно опустится и, глядя на слёзы своей жены, задумается о своей непутёвой жизни. Или мы можем найти хорошенькую яприлиху, которая его полюбит и вызволит со дна свинообщества.
— В общем, представим, что это — яприль, а яприль — человек, — не сдается Лортен, тыкая в миску с мерзкой бурдой.
— Он мне глубоко антипатичен, — выдает Гроски.
— Верно! Потому что он пьёт. Он пьёт, а после того, как выпьет — он делает что?
— Ищет грязных утех? — предполагает Пухлик.
— Идёт вразнос, — говорю я.
Нэйш молчит и смотрит. Кажись, он уже на нас новый каталог в голове составил.
— Вразнос! — буйно радуется Бабник. — А нам нужно что? Чтобы он спал.
Вываливает бурду в миску Пухлика. И переворачивает свою.
— Но с другой стороны — почему же он тогда не спит?
— Потому что душа просит компании? — предполагает Гроски.
Тут я на него цыкаю. Потому что за всей этой мутью начинаю различать — вот странно-то — мысль.
— Он спит. Когда мы к давилке прибежали… он почти уснул. Там, в погребе Вельекта. Просто потом перепугался, вскочил, ну и протрезвел наполовину, видимо. Значит, его всё-таки вырубает от алкоголя. Просто в случае с отходами из жмыха — градус ниже. Да и не съест он столько. Вот он и веселится, пока его не сморит.
— То есть, он вроде как в подпитии? — переспрашивает Пухлик. — Весёлый пьянчужка, который лезет, к кому ни попадя, потому что у него в кармане было только три медницы, и хватило только на одну бутылку?
— А если б было пятнадцать медниц — он бы залился до горла и уснул под столом.
— А эту аллегорию уже я не понял, — выдыхает Лортен.
— Насколько я понимаю, — любезно поясняет Мясник, — они собираются подобное лечить подобным.
— Вызвать вторую пьяную свинью?!
Пока Палач просвещает Липучку, мы с Пухликом считаем.
— Сколько понадобится? Боженьки, Нэйш, да одолжи ты листок, а то она прямо по столу вырезает.
— Двадцать пудов… с учетом степени в подвале Вельекта… Галлонов шесть в него влезет только так. Но если не доберем до нужного градуса, рискуем огрести проблем.
— Ясно, валить с одного разу, чтобы надежно. И если воспользоваться методом аналогий…
— Я знал, что ты оценишь!
— …то может, нам нарушить первое правило алкоголика?
Липучка затыкается. И вид имеет малость ошеломленный.
— Ты же не о том, чтобы…
— Да, — Пухлик встает — нет, прямо-таки вырастает над столом. — Я. Предлагаю. Смешать.
Компания пьянчуг, которая еще не утянулась за дверь, давится спиртным.
— Ему это может повредить, — обрубаю я.
— Отчаянные времена требуют отчаянных решений. Эй, хозяин?
Бедолага притаскивается с двумя разносчиками за спиной. И на всякий случай — со шваброй в руке. Готовый обороняться от злых северных морильщиков.
Гроски убивает хозяина наповал широчайшей улыбкой.
— Мы, знаешь ли, дозрели для заказа. Десертное имеется? А крепленое? А настойка?
— У тебя деньги-то на это всё есть? — спрашиваю устало, потому что Пухлик пышет уверенностью так, что и в меня попало. — Или к Вельекту пойдем?
— Я заплачу, — Нэйш кидает на стол золотницу. — Думаю, за такое зрелище можно и больше отдать. Теперь ты понимаешь, почему я хотел составить вам компанию, Мелони? Ты же не представляешь, чтобы кто-то хотел это пропустить?
— Я представляю, — откликается Пухлик. — Вот я лично хотел бы быть в Энкере.
ЛУНА МАСТЕРА. Ч. 6
ЯНИСТ ОЛКЕСТ
— Я говорил вам! Предупреждал… вас…
— Он скрывал ладонь. Хм.
Она меня не слушает. И голос учителя Найго звучит словно из морской пучины — почти не слышен за стуком крови в висках, за раздражением, за осознанием того, что Арделл не просто невыносима — она невыносима совершенно, полностью, на сто процентов, она…
— Я вас предупреждал — это не кончится ничем хорошим. И теперь вот…
Теперь я вынужден тащить на себе бессознательного законника, поскольку транспортный артефакт не развернётся в узком коридоре.
— Потише, господин Олкест. Не приложите его головой. И хозяйку не разбудите. Кстати, надо будет придумать обоснование — почему он здесь.
— Вы… ваши авантюры…
Капли пота сползают по лбу, ломит плечи — законник оказался тяжёлым — и край неба уже трогает рассвет, и остатки первых суток в Энкере невыносимы, в точности как Арделл. Они наполнены унизительными шныряниями по темным переулкам, попытками скрыться не пойми от кого и долгими поисками транспорта — чтобы можно было доставить тело законника (хотя какое тело, он же дышит) до квартиры… И бесконечными вопросами, раздражающими и терзающими, будто колючие водоросли в окрестностях Рифов.
К тому времени, как мы добрались до квартиры, я уже знал, что сегодня выскажу Арделл всё — начиная от её манер и треклятого господина Нэйша, заканчивая нынешней ночью. Я забыл учителя и его слова, мне опротивел этот мусорный, пропитанный плесневыми бреднями город, меня тошнило от заветренных тайн, и я истекал раздражением на проклятую варгиню, ничего не объясняющую, бросающуюся короткими, резкими приказами и абсолютно, полностью невыносимую.
— Не в эту комнату, несём туда, где камин, —
