Вероника Иванова - Право быть

Предложение. Почти руки и сердца.

— Закрой глаза, Борги. Закрой и… держись за меня. Крепко.

Глупо звучит, ведь на деле все происходит ровно наоборот, но рыжий напуган. Так сильно, как, наверное, никогда еще не пугался.

— Я не пойду!

— Пойдешь.

— Пойдешь.

Наши голоса сливаются воедино, и Борг… Идет. А я принимаю на себя каждую волну дрожи, сотрясающей тело великана.

Я сразу понял, что умираю.

В Доме Дремлющих, когда тетушка Тилли показала мне самый простой и действенный способ обезопасить мир от Разрушителя, ощущения были несколько иные. Впрочем, родной клочок Гобелена представлял собой нечто замечательное, сплетаясь из Нитей нескольких драконов сразу, начиная от моего отца и заканчивая Майроном. А еще, хочется верить, хранящем в своем узоре и частички материнской плоти. Они не могли не остаться в Доме. Хотя бы потому, что ее никто не отпустил. До сих пор.

Механика действия не изменилась, но там я всего лишь недомогал, а здесь… Умираю. Почему?

Наверное, все дело в течении времени. Чем быстрее оно проносится мимо, тем заметнее из моей плоти вымываются остатки сил. Внутри меня все и так живет по человеческим часам, а если еще и снаружи ритм не затихает, а нарастает… Забавно, хоть и печально попасть в ловушку, какая и матушке Ксо не снилась. Но почему мне кажется, что в пределах черно-белой Нити время течет еще быстрее, чем на сосновой поляне? Неужели…

Да. Точно. Оно и не может быть другим.

Эльфы появились раньше прочих разумных рас, рожденные воплощенной мечтой. А ведь любому хочется, чтобы его мечта не умирала, верно? Длинноухие никуда не торопились, любуясь собой, и время мира танцевало вместе с ними медленный и прекрасный танец. Трудолюбивые гномы тоже не особо вели счет дням и часам, настойчиво совершенствуясь в своем мастерстве. Но люди… Люди всегда спешили жить, потому что их невольным творцам нужно было успеть сделать многое раньше соперников. И поэтому, когда на Гобелен ступили люди, время вновь возникшего мира пустилось вскачь.

Если бы я оказался сейчас хотя бы в гномьих шахтах, у меня был бы шанс протянуть несколько недель, а может, и месяцев. Даже лет, если бы повезло. Но этой Нитью правит пульс одной-единственной женщины, а она как раз торопится. Куда и зачем? Не знаю. Наверное, и не успею узнать.

И все-таки почему я умираю? Была бы возможность поговорить с Мантией, все вопросы быстро бы добрались до нужных ответов. Но раз уж под рукой нет мудрых наставников, а тем паче советников, придется поразмыслить самостоятельно. И, чтобы не терять ни минутки, следует начать с самого главного, ведь, пробираясь нехожеными тропками, я попросту рискую не успеть на встречу с Истиной.

Что у нас главное?

Понять, как умирают драконы.

Насколько могу судить по собственным воспоминаниям и всему, что успел узнать, мои родичи исчезают из мира только насильственным путем. То бишь, когда их убивают. В случае моей матери смерть тоже была хоть известной наперед и выбранной сознательно, но осуществленной все же чужими руками. Моими, в ту пору безмозглыми и беспомощными, но одновременно и беспощадными. Правда, совершить убийство мне удалось лишь потому, что мать не стала избегать смертельного удара, а она, в отличие от преждевременно упокоенного мной же супруга Тилирит, прекрасно знала: с Разрушителем нет смысла затевать дуэль, потому что надежнее самому рассеяться прахом. И притом — остаться в живых.

Чтобы убить дракона, нужно уничтожить воплощенный сгусток его сознания, то, что я, к примеру, могу видеть обычным зрением, с чем могу разговаривать и что могу потрогать. Все свободное от общения с другими живыми существами время сознание Повелителя Небес равномерно распределено по узлам участка Гобелена, который составляет драконью плоть, и в таком состоянии уничтожение представляется несколько затруднительным, потому что придется выжигать Нити одну за другой, чтобы наверняка получить желаемый результат, ведь иначе дракон будет попросту переносить свою суть с места на место.

Хм. Похоже, именно на этом свойстве и построена Пустотная сфера. Она отделяет основную часть сознания от плоти, одновременно пресекая обмен Силой, что и приводит к неизбежной скорой гибели. Дракон, оторванный от своего мира, умирает. Но если я по рождению дракон, значит, причина моей смерти… Та же?!

Чего я оказался лишен, когда в позвоночник вонзились иглы серебряного предателя? Не чувствую связи с Пустотой, не могу до нее дотянуться или докричаться. Пустота… Мой собственный мир? А почему бы и нет? Чем он хуже любого другого? И, в отличие от плоти драконов, у моего мира нет никаких границ. Вообще. Я бывал на многих землях, и в любом их уголке язычки Пустоты жадно слизывали ворсинки окружающих меня Нитей. Может быть, потому, что…

Ну конечно! Стоит только взглянуть на ткань, чтобы понять. И как мне это раньше не приходило в голову? Нити переплетаются между собой, но никогда не становятся единым целым, а значит, между ними есть пространство. Тоненький, почти незаметный слой. Частичка моего мира. Мира, который больше всех остальных и от которого я сейчас отделен непреодолимой преградой.

Понимает ли серебряный зверек, что со мной происходит? Вряд ли. Он же освободился от власти слов, и я больше не могу ничего ему рассказать. Правда, моя тюремщица все же ухитрилась отодвинуть серебряный щит в сторону, на несколько мгновений, но все же добилась своего. Интересно, как? Уговорить обычным образом не могла, это точно. Она что-то упоминала о голосе… Нет, не так. Она сказала: если помнит, то услышит. Что же именно он должен был услышать?

Слова? Ни в коем разе. Чувства? Ближе к истине, но все равно не вплотную, ведь любое чувство человек рано или поздно старается выразить в своем сознании словесно или образно, а значит, серебро мало что поняло бы и уж тем более не послушалось бы. Тогда… Ощущения?

Требовался отказ от обороны. Полный. Значит, нужно было внушить серебру, что поблизости нет ни малейшего источника опасности. Оно должно было расслабиться, если такое понятие применимо к металлу, пусть и разумному. Должно было ощутить покой и безмятежность, чтобы убрать все щиты. Значит, женщина попробовала каким-то образом осуществить передачу умиротворенности через водяные связи сознаний. Но откуда она могла все это взять? Где могла позаимствовать?

Только создать в себе самой. Только прочувствовать от начала и до конца.

Если общение происходит без слов и даже без образов, рожденных сознанием, передается как раз то, над чем мы никогда не удосуживаемся задуматься и на что почти не обращаем внимания. Так вот почему она осела на землю, словно вдруг оказалась без сил: прониклась покоем и благостью! Правда, все же сохраняя память о намеченной цели, но это, скорее всего, не врожденная способность, а результат долгих тренировок под присмотром умелого наставника, иначе первый же подобный опыт закончился бы… Закончил бы ее разумную жизнь, превратив душу в слепок одного-единственного ощущения.