Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – фрейграф

Сколько длилось это состояние, не знаю, но едва я себя осознал человеком, засыпанным песком до пояса, поспешно выкарабкался, сблеванул по дороге к норе, а там поспешно полез вниз. Дорога оказалась очень комфортная, хотя наверху сразу же загремело, и посыпались мелкие комочки земли, что значит, камень прикатился на место и закупорил дыру. На этот раз, думаю, плотнее, чтобы свет на поверхность уже не выбивался.

В конце подвального спуска дверь, я толкнул ее ногой, переступил порог и застыл. В прошлый раз здесь было нечто вроде огромного мрачного каземата, где сгорбленные чернокнижники варили непонятные зелья, закутавшись в темные плащи до пола и укрыв головы капюшонами, словно открытые лица заставят скиснуть настойки.

Тогда на полстены царствовала печь с открытой заслонкой, багровый свет пылающих углей освещал половину помещения, в то время как факелы едва намечали место возле себя. Сейчас зал еще огромнее, но словно орда варваров пронеслась на конях, ломая и круша все, что можно сломать, а потом прошли сотни лет, пауки сплели прочные занавеси из паутины, жуки источили остатки мебели, а роскошные светильники смялись в лепешки под собственным весом.

Я осторожно шел по залу, ничего не трогая. Пол из превосходного мрамора, плиты подогнаны так ювелирно, что только по затейливому рисунку могу найти стыки, да и то не уверен, что там стыки, а не рисунок, столы вычурно резные, светильники сложной и дорогой работы, на полу множество помятой посуды, среди них половина блестит серебром и золотом…

Странно, мелькнула мысль. Похоже, я здесь первый. Немыслимо, чтобы не подобрали хотя бы вон тот золотой поднос. Либо с ним что-то не так, либо меня просто проверяют…

— Впечатляет, — сказал я громко. — Запустение, запустение, запустение… Но, правда, слишком художественное! Посуда разбросана так, словно ее не разбрасывали, а специально раскладывали. Столы перевернуты и сломаны красиво, драматургично… А эти вот кубки, сиротливо брошенные безжалостной рукой… или выпавшие из дрогнувшей длани — красиво, восторгаюсь! Очень символично…

Обломки столов зашевелились, начали сползаться один к другому. Кубки и прочая посуда на полу задвигались, столы тем временем восстанавливались, выстроились ровными рядами, их укрыли разноцветные скатерти, а наверх со скоростью испуганных лягушек запрыгивали с пола кубки, чаши, тарелки.

Изогнутые безжалостно светильники обрели прежний гордый вид, в чашах вспыхнул огонь: яркий, радостный, почти солнечного спектра.

— Красиво, — повторил я снова. — Не любитель театра, но эффекты весьма зело ценю!

Маг возник в дальней половине зала, мгновение постоял, раскинул руки, словно давая полюбоваться и на него и ожидая аплодисментов, наконец неспешно пошел в мою сторону.

— Рад, — сказал он с удовольствием, — что понравилось. А еще я в восторге от вашей реакции.

— Спасибо.

— Похоже, вы повидали всякое…

— И не говорите, — сказал я. — Кто-то страдает от недостатка информации, кто-то ею захлебывается. Есть даже термин такой «лишняя информация».

Он посмотрел с удивлением, нахмурился, тень неудовольствия пробежала по сурового лицу.

— Зажрались у вас, — ответил он брюзгливо. — Как может информация быть лишней? Я бы перебил таких. Это не простолюдины, верно? Предатели…

— Они самые, — сказал я. — Простите, что потревожил вас, уважаемый сэр Жакериус.

Он отмахнулся, никак не среагировав на провокационное «сэр».

— Вижу, не просто зашли поболтать.

— Вы все насквозь видите, — сказал я как можно более льстиво.

Он усмехнулся.

— Не подлизывайтесь, вам это несвойственно. Это не ваш стиль. Учтите, будете должны вдвое!

— Согласен, — ответил я.

Он повел ладонью, сзади меня под колени боднул стул, я невольно сел. Стол подбежал, трепеща чистой до хруста накрахмаленной скатертью, маг сел сбоку. Я в свою очередь повел дланью, появились нарезанные ломтики сыра, карбонатов, буженины, ветчины, гроздья винограда, а в довершение всего я наполнил горячим кофе две большие серебряные чаши с драгоценными камешками по ободу.

Маг смотрел с интересом, мне показалось, заинтересовали не столько сыр и мясо, как идеально нарезанные ломтики, человеческая рука не может с такой точностью, значит, не просто украдено со стола какого-то короля, колдовство иного рода…

Я взял чашу, ожег пальцы, торопливо перехватил другой рукой, некоторое время перекладывал из ладони в ладонь, дурак, нельзя наливать в металлическую посудину, да еще без ручки, век живи — век учись, дураком помрешь…

— Что срочное, — поинтересовался магистр учтиво, — вас привело ко мне? Кстати, примите поздравления.

— С чем?

— С быстрым поиском.

— Разве это быстро?

— Очень, — заверил он. — И точным.

Я наклонил голову.

— Спасибо. Правда, я вряд ли нашел бы, если бы не получил от вас след, как спуститься в этот подземный зал.

Он рассеянно повел рукой.

— Ну, это не совсем зал… и не подземный вовсе, но это неважно. Вы точно определили общее место, это вам в заслугу. Так что случилось?

— Нужен цветок карниссы, — сказал я. — Король Франсуа Меченый умирает. Это из некого королевства Меркер. Говорят, его может вылечить только карнисса.

Маг кивнул.

— Если король умирает не от старости, то карнисса в самом деле способна помочь. Она лечит любую болезнь, дивное свойство… Кстати, невежественные люди отваривают сами цветы, но гораздо больше полезных свойств в корнях. К тому же цветы в это время года уже опадают, а корни можно вырыть всегда.

— Чудесно, — сказал я. — Вы просто кладезь мудрости. Где это растет?

Он развел руками:

— Сейчас уже только в одном-единственном месте. На горе Карагиле. На самой вершине. Там много редкостей. Травы необычные, насекомые такие, что нигде не встретишь…

— Прекрасно, — сказал я. — Как туда попасть?

Он хмыкнул, оглядел меня с интересом.

— Все-таки вы молоды, хотя иногда кажетесь весьма зрелым, если послушать ваши рассуждения. Вот так сразу, как туда попасть… Во-первых, это на другой стороне Гандерсгейма. Почти под самым Великим Хребтом. Во-вторых, теперь эту гору охраняют.

Я насторожился.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Не интересовался. Могу только предположить…

— Предположите, — попросил я.

Он усмехнулся одной половинкой рта.

— Последние места, где росла карнисса, были буквально сожжены. Там даже камни горели и плавились.

— Зачем?

Он посмотрел в упор.

— Не догадываетесь? Все, как всегда… Войны, сражения, каждый боялся, что при отступлении ценности достанутся врагу, и… уничтожал их сам. Теперь ни себе, ни другим.