Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

— Мы вас внимательно выслушали, — крикнула Дарья через стену, где заволновались разбойники, не понимавшие происходящего. — Теперь послушайте нас. Вам нужны ученицы. Живыми. Иначе вы не уйдете. Мы вас поняли. Аглая!

Все лица обратились к девушке — свои и чужие. Одна из поднявшихся на стену монашек передала церемониальный нож. Похож на серп: округлый, с острейшей внутренней стороной. Таким я представлял меч сестриссы, спрятанный под накидкой. Только тот большой, а этот маленький.

— Я — Аглая, назначенная возможная преемница Верховной цариссы, — заговорила девушка так, чтобы слышали все.

— Умница, — шепнула ей Дарья. — Теперь как договаривались. Иначе кладбище.

На Аглаю было страшно смотреть. Еще не отошедшая от ледяной недвижимости карцера, пахнущая тьмой и холодом, она выглядела странно спокойной и умиротворенной. Она приняла решение. Теперь нужно сделать так, чтоб о ее решении говорили. Остаться первой хотя бы таким способом. Первой навсегда.

— Пусть месть царицы из дела общественного перейдет в личное. Пусть ей станет больно, как мне сейчас. Пусть она сделает все, чтобы такое не повторилось. Моя кровь на вас. Алле хвала!

Зажатый в ладони серповидный клинок полоснул по шее слева направо. Длинно, хлестко, с красочным взбрызгом и последовавшим захлебывающимся хрипом.

Нож выпал. Бойник кратко ткнул сзади копьем, чтобы девушка не мучилась. Мертвое тело рухнуло со стены наружу.

Крик ужаса пронесся по рядам рыкцарей.

— Фома, — шепнула Дарья, подхватив с пола окровавленный нож. — Тебе предоставлена возможность сохранить честь семьи. Никто не запятнает ее позором. Объявят, что подвиг во имя чести совершила истинная дочь Евпраксии Феодора. А не обманщик Фома, чье место в позорном списке и на кладбище. Выбор за тобой.

Фома принял нож.

— Я — царевна Феодора Евпраксина, — объявил он во всеуслышание. — Моя семья отомстит за меня. Будет мстить до последнего человека, будет мстить сама и завещает детям. Те завещают внукам. Не будет топтать землю нога ни одного детоубийцы или их выкормышей. Моя кровь на вас!

Поперечный порез вышел не чистым. Фома поперхнулся. Глаза полезли из орбит. Бойник копьем прекратил его мучения. Второе тело полетело вслед за первым.

— Остановитесь! — закричала Грозна Святая. — Мы не желаем крови! Не хотим мести, не хотим, чтобы нас проклинали за смерти детей, к которым мы не причастны! Что вы делаете?!

— То, что должны! — горя диким взором, огрызнулась Дарья. — Раньше вас не трогали, не считая проблемой. Теперь не будет в царствах человека, который не мечтал бы о вашей смерти. Страшной смерти! Такой, какой вы заслуживаете! Вы будете бояться собственной тени! От вас отвернутся родители и не станут признавать дети! Но счастье ваших родителей и детей, что им не жить долго, имея таких родственников. Умрут они все, умрут страшно, умирая долго!

Среди рыкцарей начался разброд. Одни кричали на других, третьи начали молча уходить в лес, оставив командиров.

— Вы хотели получить учениц? — бесновалась Дарья. — Берите! Вот, они вышли к вам. Одна, вторая. Что же не оказываете им обещанного гостеприимства? Где же ваше слово, Грозна Святая, Таскай Прибрежный, Напрас Молчаливый, а? Глафира!

Глафира дрожала, ее глаза блуждали по лицам, ища помощи. Она не хотела умирать. Ни сейчас, ни потом. Ее рано созревшее тело требовало жизни, было переполнено жизнью, оно хотело дарить жизнь.

Дарья зашипела:

— Боишься? Правильно боишься. Но представь, что будет, когда тебя доставят на кладбище. Смерть с честью, о которой будут рассказывать детям… или кладбище? Тоже будут рассказывать. Но другие, показывая пальцем на родню. Тебе выбирать. Решай. Решайся.

Она протянула девочке нож.

Ни слова не говоря, та схватила его и мощно резанула поперек шеи. Совершила единственное, на что хватило решимости. Но она сделала это.

Умерла сразу. Бойник помог. Третье тело ужасной птицей полетело вниз.

— Их кровь на вас! — крикнула Дарья вдогонку разбегающемуся разбойничьему сброду.

Колени подкосились от страшного напряжения, и она осела там, где стояла.

— Мы победили, сестра, — сказала ей сестрисса, подхватывая за руку, чтобы царисса не сползла наземь полностью.

— Да, — кивнула Дарья. — Мы победили. Мы.

Ее пробрал истерический смех.

Часть четвертая «Прощай, школа»

Глава 1

Варвару переселили в комнату Томы. В качестве наказания за ночные увеселительные прогулки ей назначили десять дежурств, десять плетей и час мишени — с отсрочкой на несколько дней, пока у всех не улягутся нервы. Варфоломея собиралась устроить пир, одновременно праздничный и поминальный, Дарья уговаривала перенести его к ней в башню. Там больше возможностей. Несравнимо больше. Варфоломея отказывалась, приглашая чуть позже на грандиозный неописуемый пир всех к себе, а сейчас настаивая на маленьком банкете в память ушедших и в честь удачного пополнения.

Несколько отрядов, отправившиеся за ворота по следам неприятеля, уже принесли первые вести. Рыкцари разрозненно уходили. Все деревни были оставлены, преследовать в лесах Дарья команды не дала.

— Пусть уходят. Побережем людей. После случившегося Верховная задаст им такого перца…

Тела погибших девочек принесли и убрали до завтра в одном из дальних помещений. Там же дожидалась отправки домой быстро забытая всеми Карина.

На улицу принялись выносить столы с кухни и из комнат. Мы с Томой принимали поздравления учениц и новых родственников. Зарина бегала за мной хвостиком, счастливая донельзя. Иногда ее лобик омрачался скорбными мыслями, но ненадолго. Внутреннее солнце разгоняло тучи и прорывалось наружу.

Для меня и Томы школьная жизнь заканчивалась. Отъезд назначили на утро. Когда Зарину кто-то позвал и отослал с небольшим поручением, наклоном головы я указал Томе на свою комнату.

Немой вопрос в ее глазах вспыхнул лишь на секунду. Кивок подтвердил, что поняла и сейчас будет. Чудовищно скрежетнувшую дверь, благим матом сообщившую свое мнение о скором отъезде хозяина, пришлось оставить открытой. Вошедшая через несколько мгновений Тома сумела затворить ее беззвучно. О, как. Не того хозяина ей определили. Или у женщин даже здесь свои хитрости?

Я плюхнулся на свой лежак. Поглядев на идеально заправленный Заринин, Тома вздохнула и присела на табурет.

— Объявляю всеангельский военный совет, — выдал я, закинув руки за голову. — Вопрос один.

— Что делать будем? — угадала Тома.