Goblins - Свартхевди - северянин

Тело лучшего скальда Гудбруда Гудбрудсона, павшего в неравной битве с пивом, принесли. Из рыжих зарослей на его лице, там, где должен был быть рот, торчал большой кусок вяленого мяса, и скальд время от времени его жевал, не просыпаясь.

— Опять песню пел, — не дожидаясь естественного вопроса, сообщил мне Орм Штевень, стоявший рядом со мной на пирсе, в окружении хирдманов Гуннлауга.

— И что в этом плохого? — и правда, что такого, если человеку хорошо, и он решает спеть для друзей, иди даже просто для себя? — Плохая песня? Не умеет петь?

— Хорошая песня, — пожал плечами Орм — И петь умеет. Первые раз пять — десять за вечер приятно слушать.

— Тогда что не так?

— То, что песня у него одна. И если уж Гудбруд решил ее петь, то заткнуться может, только если под стол свалится. И то, долго потом оттуда во сне поет, — Орм шумно поскребся в бороде — Ну, как поет… Храпит и воет эту песню, сопит её, и бормочет. Ужасно. Вот так и справляемся.

Что ж поделать, у всех свои недостатки, и этот еще вполне терпимый.

Хирд в целом собрался, ждали только ярла. Как мне сообщил все тот же словоохотливый Орм, Гуннлауг купил по дешевой цене много молодого сыра в припасы, но заказ до сих пор не доставили, хотя должны были еще накануне, и он с несколькими хирдманами пошел вытрясать наш сыр и, если получится, то свою неустойку.

Сыр я люблю, и верю в настойчивость ярла.

Ждать пришлось недолго: груженая повозка, влекомая унылым ослом, показалась из-за поворота одной из улиц, ведущих в гавань. Из-за наваленных в нее кругов желтоватого сыра виднелась русая голова нашего высокорослого ярла, он с кем-то общался, и выглядел недовольным. Ну, а раз и сыр и ярл теперь с нами, то, наверное, пора и в путь? Я оглянулся на корабль, которому на некоторое (надеюсь, долгое) время предстояло стать моим новым домом. В путь, заждался сокол волн неутомимых пахарей моря, согнутся перья морского лебедя в могучих руках сынов Всеотца и…

Души прекрасные порывы прервал Кари Лучник, он достал свой лук из чехла, и сноровисто натянул на него тетиву, из-под рума он добыл тул со стрелами и повесил его себе на пояс. Зашевелились и другие карлы на палубе Змея, и радости от встречи с сыром, или с ярлом, на опухших от ночного веселья лицах было почему-то не видать.

Я не люблю, когда вот так. Когда ждешь, и уже почти дождался; когда желаемое перед тобой, и, казалось бы, только руку протяни и… «Вот он, вот он! Тот самый хер моржовый тебе на рыло», — наверное, говорит тогда Плетельщица Нитей, наматывая на палец невесомую прядь твоей судьбы — «Не ждал? Он теперь твой! Сокровищ жаждал?» — усмехается она — «Тролль подаст!».

С одной из прилегающих к порту улиц, сопя, кряхтя и звеня сбруей, вывалилась толпа городской стражи. Они все выбегали, и выбегали, и сбивались в плотное стадо ярдов, примерно, в двадцати от нас. Стая у них получилась большая, на вид, похоже было человек под сотню, и к ним все время прибегали новые люди.

— Что он натворил? — пытался выяснить, в чем дело, ярл Гуннлауг у широкоплечего седовласого воина в богатых доспехах, который, видимо, был у стражи за главного. Драка была не нужна никому, и ярлы решили прояснить так некстати возникшие недоразумения, тем более что были они если не друзьями, как успел сообщить мне Орм, то хорошими приятелями. И более того, хирд Гуннлауга с удовольствием нанимался городом на службу — сопровождать ценный груз или уважаемого человека в морском путешествии, патрулировать побережье или просто гонять пиратов или контрабандистов.

— Это дело короля. Его Величеству нужен этот человек, — без особого воодушевления ответил ярл стражей. При нем, по правую руку мялся невзрачный человечек с бледным лицом, худой и смутно мне чем-то знакомый.

Нашего же ярла такой ответ не устроил.

— Он убил свободного человека? — продолжил допытываться Длинный — Или покалечил? Взял силой свободную деву против ее воли? Я дам щедрый вергельд за него. Никто не будет обижен.

— Нет.

— Он убил трэля, скотину, или испортил иное имущество? Оскорбил знатного? Какой закон он нарушил? Скажи мне, друг? Я заплачу штраф.

…И вычту потом из его доли в тройном размере…

Это просто читалось по напряженной спине ярла.

— Нет. Это дело короля.

Ярл Гуннлауг шумно выдохнул сквозь зубы.

Разговаривали ярлы достаточно громко, и хирдманы уже были в курсе дела.

— Ик! Не тревожься, Свартхевди! — пробубнил мне в ухо очнувшийся Гудбруд, от него разило, как из пивной бочки, и глаза все еще были мутными, но хогспьет был при нем, и меч, и небольшой топор за поясом — Пузатые городские крысы хотят забрать… Ик!.. Тебя? Мы их пинками… Ик!.. Разгоним!

Достойный скальд пошатнулся, но смог опереться на могучее плечо Орма Штевня.

— Разгоним, разгоним, — отозвался тот, возвращая скальда в горизонтальное положение — Всех разгоним, если падать не будем…

— Не могу тебе ничего сказать, более чем уже сказал, — спор ярлов продолжался, и никто не хотел уступать.

— Я должен знать, почему ты хочешь забрать моего человека.

Ну, вот оно. Слово сказано, и я немного расслабился.

Многое мог сделать ярл с накосорезившим в походе хирдманом. Мог лишить доли, мог вышвырнуть из хирда. За драку на борту зачинщика могли протащить за драккаром на веревке, и, если тот не захлебнется — то его счастье, а могли и просто выкинуть за борт, или высадить голым посреди моря, на каком-нибудь пустынном островке в десяток ярдов длиной. Нерадивого или ленивого мог прогнать через строй, а трусу или предателю могли вырезать и кровавого орла.

Многое мог ярл в походе.

Не мог одного — отдать своего человека на чужой суд.

Да еще по насквозь непонятной причине: «Дело короля», о как!

Поступи так Гуннлауг, и его просто не поймут хирдманы, ему будет непросто собрать хирд следующей весной. Даже нидинги трижды подумают, прежде чем идти к такому ярлу, и каждый примерит ситуацию на себя.

Сегодня делом короля было забрать сопляка-дренга.

Завтра делом короля будет забрать еще кого-то, может быть, тебя? И ярл отдаст. Отдал же одного, не заржавеет и за другого.

А третьим днем король решит, что ему не нужен хирд Длинного на службе, а нужны крепкие рабы на рудниках! Почему бы ему так не поступить — кругом же выгода?

Крепок щит, пока целый, крепок хирд, пока карлы верят в ярла и его удачу.

Я, конечно, в хирд еще формально не принят, это отложено до первого славного дела, но ярл дал мне место на руме, и обещал долю. Однако это все забудется, когда весть о поступке Длинного разнесется по Нурдланду. Как говорят: «У злой славы восемь крыльев, у доброй — восемь якорей». Да, после такого поступка вонять будет не только от самого Длинного, но и от его потомков.