Карина Демина - Ведьмаки и колдовки

И старательно расправил складочки платья. И руки передвинул чуть ниже, на живот, а когда панночка приоткрыла глаз, черный и лукавый, как сама предвечная бездна, демон пояснил:

— Бить надобно в сердце, а сквозь руки неудобно.

Этот аргумент Тиана уважила.

— Может, медальон снять? — Клементина встала по левую сторону алтаря. — А то вдруг помешает.

— Не снимается, — вместо Тианы ответил Матеуш. — Уж больно зачарованный.

— Ничего, я его в стороночку сдвину… вы ж меня в жертву приносить будете, а не…

Демон кивнул, что именно так, именно в жертву, а все остальное — сие исключительно фантазии неких дев… одна из искомых дев густо покраснела, представив ключевую сцену новой истории, в каковой бедную жертву демон лишит невинности прямо на алтаре…

…жертва сопротивлялась. Сначала.

— А вы заклятье читать будете? — поинтересовалась Тиана, вновь глаза закрывая. — Если будете, то тогда не над ухом, ладно? А то я жуть до чего не люблю, когда над ухом болбочут… отвлекает.

Тиана еще немного поерзала и, выдохнув, сказала:

— Усе. Режьте. Готовая я…

…далеко, за гранью, рассмеялся тот, чье имя Себастьян поклялся более вслух не произносить. И смех его заставил содрогнуться что дом, что черный алтарь, что демона.

Клементина посерела.

А Ядзита закрыла ладонями уши.

— Он…

— Он рядом, — сказал демон, сгибаясь в поклоне. — Он грядет!

И Клементина заговорила. Себастьяну не был знаком этот язык, сухой, ломкий, слова которого легко слетали с губ серой панны.

С каждым — грань истончалась.

Ядзита, закрыв глаза, принялась раскачиваться и медленным, будто бы танцующим шагом приблизилась к алтарю. Бледная кожа ее стала еще белей, под нею проступили черные ленты сосудов, а губы посинели, словно у покойницы.

— Эк вас… — пробормотала Тиана, которая, однако, лежала смирно, не делая попыток алтарь покинуть. Вряд ли бы ей, конечно, позволили, но все ж…

Мертвенным пламенем полыхали письмена.

Мелко дрожали стены… и Ядзита, зачарованная не то заклятием, не то музыкой, которую слышала лишь она, занесла нож. Кривое лезвие скупо блеснуло в лунном свете.

И опустилось, чтобы отскочить от плотной чешуи.

— Извините, — сказала Тиана, широко улыбаясь. — Это у меня нервическое… одни сыпью покрываются, другие — чешуей…

Плотные четырехгранные пластины расползались по груди, по плечам, заковывая хрупкое девичье тело в непробиваемый панцирь. Ядзита вновь ткнула кинжалом, но скорее для острастки, а может, из любопытства.

Клинок скрежетал, оставлял царапины, но чешую пробить не мог.

— Ты… — Клементина стиснула кулаки, — ты… наглая, подлая девка…

— Извините, — в голосе Тианы Белопольской не было и тени раскаяния, — я не нарочно. И вовсе я даже не наглая! Я просто в себе уверенная и с пониманием. В нынешнем-то мире, панна злодейка, иначе никак. Сиротинушку каждый-то забидеть норовит…

Она даже всхлипнула от жалости к себе, забиженной, и вытерла слезы пуховкой хвоста…

…Евдокия поняла, что она или окончательно сошла с ума, или находится в процессе, который близок к завершению. И главное, что даже сумасшествие у нее не обыкновенное, а какое-то яркое, с подвывертом…

Частью его был дом, который перестал быть домом, но стал чем-то, чему у Евдокии названия не имелось. Главное, что это нечто было живым и вполне себе разумным. Оно наблюдало что за красавицами, что за Евдокией, что за Клементиной, что за Себастьяном.

Он, в обличье панночки Белопольской, сидел на алтаре, свесивши ноги, и ногами этими в воздухе мотал. Ноги, что характерно, были женскими, в шелковых чулочках. Правый съехал, зато на левом поблескивала кружевная, золотой нитью расшитая подвязка. Пышные юбки задрались, позволяя разглядеть и ноги, и чулочки, и злосчастную подвязку, однако же собравшиеся взирали не на них, но на плечи панночки, покрытые плотной черной чешуей.

С узорчиком.

— Он все-таки красивый… — вздохнула Аленка.

— По-моему, не об этом думать надобно. — Евдокии хотелось огреть будущего родственника сумочкой, благо нынешний ридикюль получился увесистым, весьма себе пригодным для вразумления. — Нас тут убивают, а он…

Комедиант несчастный.

— Ну… пока не убивают.

Возражения Аленки имели под собой резон, но все одно…

— Слезай, — велела Клементина, но строптивая девица головой замотала. Покидать алтарь потенциальная жертва не собиралась.

И для надежности в край вцепилась обеими руками.

— Поможите! — Она попыталась Клементину пнуть, но та от пинка увернулась. — Меня законного места лишают! Я, может, полжизни мечтала, чтоб меня на алтаре зарезали…

— Странные у вас мечты. — Голос Мазены дрожал, и отнюдь не от страха.

— Какие уж есть… а то потом же ж скажут, что, мол, раз с алтаря сняли, то она, сиречь я, может, и вовсе не девицею была. Небось девицами демоны не брезгуют, а я… а вот за ноги, пан демон, меня хватать не надобно! И хвост в покое оставьте! Я верю, что лично вы мною вовсе не побрезгуете, вы-то, пан демон, с пониманием, не то что некоторые…

Нет, безумие было всеобщим.

И вполне себе уютным, поэтому Евдокия перехватила ридикюль поудобней и принялась ждать развития событий…

— Хватит! — рявкнула Клементина, и от голоса ее зеркала лопнули.

Беззвучно.

И выплеснув на пол, на огненные знаки, белесый туман, а на него, будто бы на ковровую пушистую дорожку, шагнул странный господин в пальто и с тросточкой. Господин этот был высок и массивен, смугл не от природы, но от загара, такого, который появляется на взморье, въедаясь в кожу намертво. В окладистой бороде его вились серебряные нити, и сама эта борода была широкой, пушистой и ухоженной.

И как-то вот сразу господин Евдокии понравился, хотя ведьмаков она недолюбливала, но именно этот внушал ей доверие. Быть может, тем, что следом за ним на ковер из тумана шагнул Лихослав?

— Ваша правда, Клементина, — густым басом произнес ведьмак и тросточку на пол опустил со звуком мерзотным, дребезжащим. — Как есть — хватит… спасибо, Себастьянушка.

— Да не за что, Аврелий Яковлевич. — Панночка Тиана, опершись на руку демона, слезла с алтаря. — Для вас, сами знаете, все чего угодно и с превеликой нашей радостью…

Он стряхнул чужую шкуру с легкостью и явным удовольствием.

— Вы…

— Я, дорогая панна Клементина, как есть я. — Он наклонился и поцеловал руку Клементины, которую подобная любезность вовсе не обрадовала. — Уж простите, ежели вдруг сюрпризом… но сами понимаете, секретность…

Хвост, на сей раз не тонкий, увенчанный пуховой кисточкой, но мощный, чешуйчатый и омерзительно похожий на змею, обвил запястье Клементины.