Артем Каменистый - Демон-самозванец

Дистанция метров триста пятьдесят, вряд ли промахнутся. Должно быть, Дюкус и впрямь так туп, как про него все рассказывают, ведь даже мне, далекому от армии человеку, понятно, что дальнобойные орудия не стоит размещать на переднем крае.

Пулемет затарахтел, перед повозкой начало расползаться облако дыма. Но Мюльса это не смущало, он продолжал стрелять, даже не видя цели.

Похоже, он и до этого ее не видел. Вроде даже глаза прикрыл. Опять старая история, механик здорово испугался. Я теперь должен вернуться, врезать ему по шее, отобрать оружие, устроить солдатам Дюкуса локальный Армагеддон, но дудки вам — не дождетесь. Сейчас не тот случай. Да, моей жизни здесь много чего угрожает, но обезопасить себя от артиллерийского обстрела я так просто не смогу. Мы и четверти орудий не видим, большая часть укрыта зарослями, заметить их можно лишь по клубам дыма при выстрелах. Пулеметная пуля — штука серьезная, много что пробить может, но сомневаюсь, что ей под силу пролететь несколько сотен метров через плантацию сахарного тростника, где стебель к стеблю прилегает, а по плотности их можно сравнивать с бамбуком. Так что из конца в конец остров не прошьешь.

А жаль. Было бы неплохо выкосить всю эту сладкую поросль под корень вместе с артиллеристами.

Шфарич, подъехав, закинул в рот порцию жвачки, указал на Мюльса:

— Он кучу патронов впустую переводит.

— И что?

— Говорю, пули в небо уходят.

— Тебе какое дело, куда они уходят?

— Генерал будет недоволен. Ему донесут.

Я хотел было сказать, что сам Шфарич и донесет, но в этот момент Мюльс сменил ленту, и пулемет загрохотал с новой силой. Разговаривать под такой грохот невозможно, даже разрывы снарядов на его фоне кажутся приглушенными.

Самые отчаянные вакейро достигли берега, засверкали сабли всадников и редкие штыки жидкой цепочки пехотного прикрытия — Дюкус поскупился на солдат, столь скромному авангарду ни за что не сдержать массированную атаку.

На моих глазах группа младших офицеров, проскочив через прореху в цепи, уверенно направилась к одной из батарей. Там тут же начали разворачивать орудия в другую сторону, причем без всякого насилия. Очевидно, там свои люди, и всадники спешили именно к ним, чтобы прикрыть, пока развеселившиеся вакейро не порубили всех без разбора.

Кто-то назовет это предательством, но я только за. Правда, Дюкус вряд ли разделяет мое мнение.

В гражданской войне, где вчерашние товарищи вынуждены убивать друг друга, это неизбежно.

— Перебираемся, — скомандовал я. — Шфарич, поймай лошадку покрепче, запряжем вместо убитой.

А кому командовать, если приставленный к нам офицер куда-то пропал? Надеюсь, его не разорвало в клочья, да и мы бы такое увидели. Это лишь на словах может показаться, что обстрел — жуткая штука. Может, в мое время так и есть, но здесь снаряды падали нечасто и обычно мимо или без взрывов. Для штурма острова был собран отряд приблизительно в полторы тысячи всадников, и это только первая волна. Если где-то кому-то что-то отрывало, потеря казалась незначительной.

Хотя, думаю, дело не в этом. Привыкаю я. Уже не отворачиваюсь, когда на въезде в лагерь вижу виселицы с телами дезертиров. Вот и оторванные снарядами головы перестали шокировать. Отношение к смерти здесь примерно такое же, как к насморку. И цена жизни смехотворна, ее могут отобрать по самому ничтожному поводу или даже вовсе без него.

Вода в реке теплая и очень грязная. Неудивительно, ведь перед нами дно потревожили тысячи копыт. Мимо проплыл труп, за ним второй. Крокодилам будет чем поживиться. Хотя Шфарич уверяет, что в этих местах их давно истребили ради ценной кожи, я ему не верю. Это ведь не окруженное забором озеро, а река. Уничтожь рептилий на одном участке, они заявятся с другого. Природа пустоту не терпит. Разве что активная деятельность плантаторов может их испугать, но я на это не слишком рассчитываю и потому держу ладонь на расстегнутой кобуре, поглядывая во все стороны. Мне сейчас не вражеские орудия интересны, мне надо держать под контролем водную поверхность.

Хотя здесь не так уж мелко, а вода грязная, так что тварь может подкрасться незамеченной.

Лучше о таком не думать.

У каждого человека есть слабые места. Я вот относительно легко переношу артиллерийский обстрел, но одна мысль о том, что в мутной воде за ногу может ухватить акула или кто-то такой же ужасающий, доводит до предобморочного состояния.

На берегу трупов было куда больше, но я бы не назвал это тотальной резней. Большая часть пехотинцев прикрытия сложила оружие, и таких не трогали, если не считать пинков, с помощью которых солдат сгоняли в кучу. Я уже знал, что далее их ждет допрос, по результатам которого некоторые отправятся в расстрельный ров или на виселицы, а остальным будет сделано предложение присоединиться к армии Валатуя. Пример тех, кому не повезло, будет у них перед глазами, догадаться о том, что случится при отказе, нетрудно даже глупцу, так что отказываются немногие.

Самых умных, то есть тех, кто за спинами командования договорился с Грулом, ждет та же участь. Ну разве что без малого процента казненных, в этом случае запугивание не требуется.

Хотя организованное сопротивление вакейро уже подавили, остров не стал безопасным местом — в сахарном тростнике укрывалось немало солдат и офицеров противника. Все они донельзя напуганы, значит, могут отчебучить что угодно: ведь страх — лучшая мотивация глупейших и героических поступков.

Один из таких недобитых выскочил перед телегой, когда мы пробирались через остров, спеша занять свою последнюю позицию на противоположном берегу. Дорога узкая, с обеих сторон тростник стеной, всадники сопровождения были вынуждены ехать не бок о бок с повозками, а впереди и позади. Когда из зарослей шумно вывалился плюгавый солдатик, Шфарич, мгновенно выхватив револьвер, прострелил ему шею, после чего склонился над агонизирующим телом:

— Да этот малыш офицер, пусть и мелкий. Лет шестнадцать на вид, вчера от мамкиной груди оторвали и сразу в армию. Небось папаша со связями, протекцию недорослю устроил. Вон, часы у него какие, чистое серебро. Мне пригодятся.

На мародерство здесь закрывают глаза. Точнее, даже не так: оно практически узаконено и даже обросло кучей условностей. Обчищать дозволено лишь тех, кого убил лично, без помощи товарищей. Так как после боя трудно доказать, что это именно твой трофей, удачливые убийцы обшаривают трупы непосредственно во время сражения, а из-за бесхозных тел устраиваются длительные и иной раз кровопролитные разборки.

Так что Шфарич в своем праве, не придерешься.