Легенды Гарсариона: Искра (СИ) - Калхун Тайлер

Но натиск мятежников сдержать было невозможно, противнику не хватало сил, и вскоре стена была захвачена. Делан повел людей вниз, чтобы открыть ворота и теперь бой перенесся на улицы города. Вокруг было пламя, летели стрелы и звучали крики. У ворот было по меньшей мере десять таллийцев.

— Держать ворота! — кричали они.

— Ну попробуйте! — заорал Делан, кинувшись на них, поведя за собой мятежников.

Полилась кровь, полетели конечности и внутренности. Знакомый уже запах ударил Делану в нос — пот, дерьмо и кровь. Он рубил беспощадно и ни одному не удалось отразить его сокрушительные удары, массивный двуручный меч в его руках был настоящей мельницей смерти. Очень быстро алсогонцы смогли пробиться к воротам с другой стороны, оставив за собой лишь трупы. Но на них тут же навалилась новая волна. Видимо защитники решили пойти на крайнюю меру — ударить всем, что есть. Пока те, кто успел спуститься со стен дрались, защищая захваченные ворота, Делан с небольшой горсткой открывали их, разгребая завал из камней и бревен, убирая подпорки и снимая засовы. Они успели как раз вовремя, таллийцы смогли пробиться через жидкие порядки мятежников, но ворота спасти им уже не удалось — они были открыты. И снаружи послышались радостный вопль сотен человек. В город потекла настоящая река из людей, готовых снести все на своем пути. Они пробежали через все еще горящие траву и трупы перед воротами, рассеяв едкий дым, и вбежали в город. Делан развернулся, поднял меч, закричал и помчался вместе со своими воинами вглубь города, прямо на малочисленные порядки таллийцев. Несмотря на щиты и плотное построение врага, алсогонцы пробились, кромсая врага и тесня его. Дома вокруг были объяты пожаром, а издалека в них летели стрелы, периодически попадая в кого-то. Но этим мятежников было уже не остановить, они были в городе и несмотря на потери рвались вперед.

Делан, чувствуя боль в легких, часто дыша, остановился только когда у него совсем не осталось сил. Остальные мятежники побежали по улицам дальше, выискивая таллицев и убивая их. Они стремились к замку, где, вероятно, засели таллийские эрлы.

— Мы взяли этот город, — сплюнув, сказал Эрмир, бредя по улице к Делану. — Осталось только поймать этих подонков, надеюсь они не улизнули. Я приказал сторожить все выходы из города. Поймаем и повесим их, чтобы наша знать не сохранила им шкуру.

Эрмир сел рядом с Деланом на крыльце какого-то дома.

— Ты цел? — спросил он.

— Да, только рука… а-а-а… ошпарило маслом, взгляни только.

Он отвернул рукав рубашки, пропитанный кровью. От самого плеча до кисти зиял красный ожог, все покрылось волдырями, из расплавленной кожи сочилась сукровица.

— Да уж, задело неприятно. Ничего, сестры Натари тебя быстро приведут в порядок.

— Эрмир, — задумчиво позвал его Делан. — Я вот подумал…

В центре города разразился радостный вопль, который разнесся по всему городу.

— Подумал… дальше только столица, Ваттава. А что потом? Что мы будем делать потом?

— Сначала возьмем ее, выгоним Талл, напихаем копий в задницу их королю, а там посмотрим, — усмехнулся Эрмир. — Дожить бы до этого момента. Хочу увидеть освобождение Алсогона. Моя дочь… хочу, чтобы и она это увидела.

— Она увидит, — заверил его Делан. — Уже скоро. Таллийцы за все нам ответят.

Радостные крики не утихали. Город горел. Он горел, но теперь он был свободен.

Кайден

Первые пару дней Дейти немного дулась на Кайдена, что из-за него она чуть было не утонула в Горном гоне. Но вскоре все забылось. Сам же авир был не в лучшем расположении духа, после визита на могилу брата. В голову снова полезли воспоминания, его снова терзала вина. Но он не мог пройти мимо нее. Он сам поставил это надгробие и сам высек на нем слова. И повесил красную повязку, которую носил на голове его брат, подвязывая волосы. Одного лишь он не делал — не рыл землю, потому что рыть было не зачем. Тело брата он так и не нашел. Один из тенегнетов, шуан’аной по имени Фармарадор, его друг, предполагал, что брат его остался жив, но это было просто невозможно.

Через несколько дней Кайден и Дейти были уже близ леса Равенхольд, который рос на южной границе Нордрима. Волчьи горы были от них по левую руку, далекие и холодные, но уже не представляющие опасности.

— Все еще злишься? — спросил авир, поправляя поленья в костре, смотря на Дейти, которая играла с Пушистиком.

Она взглянула на него, потом снова перевела взгляд на своего питомца, который вспорхнул к ее волосам и начал перебирать их своими жидкими, появляющимися и пропадающими отростками. Кайден заметил, что от черной краски уже совсем ничего не осталось. Волосы девочки были идеально красными.

— Я не злюсь, — сказала она.

— Это хорошо. Иначе в следующий раз я бы тебя не стал спасать.

Дейти удивленно посмотрела на него, а Кайден выдержал паузу, потом взглянул на нее.

— Я шучу, — пробормотал он.

— Ха-ха, смешно, — съязвила она.

— Ну, я надеюсь, что мы с тобой больше не попадем в дерьмовые ситуации.

— Расскажи про… ну… могила… в общем, про своего брата, — неуверенно попросила девочка.

Кайден вздохнул, почесал бороду, снял шляпу.

— Не очень хочется.

— Старый дядька, у которого все в жизни было ужасно, — прошептала Дейти, а Кайден бросил на нее удивленный взгляд.

Девочка сделала вид, что ей очень интересна кора дерева, которую она стала пристально разглядывать, потом она повернулась к авиру и улыбнулась.

— Шучу.

— Мышь, — усмехнулся Кайден. — Но на деле тек и есть. В жизни у меня было мало хорошего. Вот теперь, таскаюсь по всему Гарсариону с девчонкой, которая, так ее перетак, Исток. Надо же.

— И все же, я рада, что ты меня вытащил.

Кайден думал о том, что тоже рад, что на месте «товара» оказалась именно она. Во-первых, он бы уже был бы мертв (что, на самом деле, было для него не так уж и плохо), а во-вторых, она…

Он снова отогнал мысли, которые теперь часто лезли в голову. Он продаст ее Дордану, или кому-то еще. Заберет деньги и пойдет своей дорогой дальше.

— Через несколько лет после катастрофы, — начал он, чтобы отвлечься. — Я собрал орден тенегнетов. Авиры, шуан’аной, нас было девять, в том числе и мой брат, Торендин. Тогда я был разбит, подавлен. Я потерял все, что у меня было. Я хотел мести, хотя и знал, что моя месть ничего не изменит. Но все равно я хотел сражаться, прекрасно понимая, что надолго нас не хватит, что мы погибнем. Я повел орден в Дождливые земли, которые к тому времени опустели. Демоны продолжали наступать, несмотря на то, что Тень остановилась, а я думал, что она вот-вот снова начнет свой смертоносный поход. Но этого не случилось. А мы начали охоту на демонов. Изучали из, выслеживали и убивали. Тогда это было проще, у нас было с собой оружие из эрендрила, которое мы потеряли, попав в руки к Скрайну.

Пушистик услышав свое старое имя, пискнул и встрепенулся.

— Да, Скрайн, мечи мог бы вернуть, — сказал ему Кайден. — В общем, мы просидели в тех землях долгие годы, а нашей крепостью был Фархен, где тебя держали. И с годами нас становилось все меньше. Тень все стояла на месте, и там, за Волчьими горами была другая жизнь, жители Гарсариона напрочь забыли об угрозе, которая висит над ними. Мой брат тоже начал забывать. Мы еще молоды, Кайден, говорил он, пойдем, хватит нам сражаться. Будем жить, восстановим род авиров. Но восстанавливать было не из чего. Те, кто не пошел со мной, разбрелись по Гарсариону, в поисках новой жизни, да и канули все в лету. Всех убили охотники. Это подонки, которые охотились на авиров, их давно уже распустили. В те времена норады очень сильно ненавидели авиров, да и до сих пор не обрадуются тебе.

Я решил остаться в лесу и драться дальше. Это все, что я знал, потому как провел в тех лесах пять лет. Для меня это была вся жизнь и мне это… нравилось, наверное. Брат хотел уйти, мы поссорились, подрались, я ранил его… и ушел. Просто оставил его там, с остальными членами ордена, которых осталось всего двое — один авир и шуан, мой друг, Фармарадор. Я был зол на брата, думал, что он предал меня. Если бы я не ушел, он может был бы жив, или я, хотя бы, ушел бы с ним. В общем, на них напали. Я узнал об этом от Фармарадора, ему удалось сбежать и найти меня спустя пару дней. Когда я пришел в Фархен, то обнаружил только одну обглоданную ногу. Больше ничего не осталось. Я бросил его в самый нужный момент. Не он меня предал, а я его.