Николай Романецкий - Убьем в себе Додолу

— Нет, это вы подождите, — перебила она. — Вы так хотели узнать, кто я такая… Вот и слушайте. — Она пошатнулась, но не схватилась за него. Подошла к столу, села. — Я не просила вас делать меня героиней своего романа… Ой, что я говорю! В общем, я прошла через все, что вы для меня придумали. Я родилась неизвестно каким образом, потому что вы ничего не сумели придумать вместо непорочного зачатия и обошли эту проблему молчанием. Я приехала в Питер, одну из столиц той Руси, с желанием принести людям любовь, а они приняли меня за проститутку. Я прошла по вашей воле через все унижения, через зависть и подлость, но любви так и не нашла. Я взывала к вам словами из Евангелия, потому что вы решили воспользоваться трудом Матфея, лишь заменив Гефсиманию красивым названием «Таврический сад». — Она протянула в сторону Света руки и взмолилась: — Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия… Но чаша меня не миновала, ибо так хотел Бог того мира, то есть вы. Вы захотели, и меня распяли. Но если Христа распяли на кресте, то меня в дорожной пыли. И если у Христа стигматы были расположены на руках и ногах, которые вполне могут быть орудиями убийства, то на моем теле мой Бог повелел нанести рану в таком месте, которое может быть лишь орудием любви и деторождения. Впрочем, как и положено, ТЫ тут же воскресил меня и отправил на небеса. Чему ж, удивляться, что я оказалась здесь, в ТВОЕЙ жизни?

Пораженный Свет заметил, что в последней фразе она воспользовалась местоимениями, каких не было в словенском языке. Он и придумал-то эти местоимения лишь вчера вечером, по примеру некоторых западноевропейских языков — таких, как германский и франкский.

— Удивляться не приходится, — продолжала она. — Разве Бог, никогда не любивший, Бог, не познавший в своей жизни ни одной женщины, мог создать мир, в котором правит Добро?

И все-таки Свет ей не верил. Ведь никогда не было такого, чтобы волшебник хоть что-нибудь создавал! Кроме ментальных воздействий, называемых заклинаниями… Прямое созидание не входило в задачу волшебников. Помочь — да, но создавали-то другие.

— Вы не подумайте, что я жалуюсь, — продолжала Вера-Криста. — Я благодарна вам за то, что вы породили меня, за то, что для моей жизни вы отдали частичку себя. Ведь я — часть вашей души, не востребованная женщиной. Просто у других волшебников она погибает безвозвратно, а вы — пусть сами того не желая и стремясь лишь к спокойствию — сумели дать ей жизнь. Так что не удивляйтесь, что я знаю и умею все то, что знаете и умеете вы.

Свет помотал готовой:

— Вы красиво рассказываете, девица. Но я вам не верю. Ведь сцену группового изнасилования Кристы я даже еще до конца не написал. Этот сюжетный ход пока лишь в моих мыслях. И взят, кстати, из вашей памяти, когда я пытался излечить вас от амнезии.

Она посмотрела на него тем самым, поразившим его взглядом, пронизывающим и всепрощающим. Который он собирался подарить своей Кристе…

— Для вас это только сюжетный ход в романе, а для меня жизнь. И мне бы не хотелось, чтобы та Криста, которая появится на бумаге, пережила все то, что пережила я, Криста, рожденная вашими мыслями. К сожалению, для этого вас нужно убить, а это невозможно. По крайней мере, для меня невозможно. — Она грустно улыбнулась. — Для моей совести немало уже то, что из-за меня отравился ваш бывший друг.

— Ну уж о нем-то не беспокойтесь, — с сарказмом сказал Свет. — Я всегда знал, что он кончит каким-нибудь подобным образом. Слишком уж большое место в его жизни занимали женщины.

Она грустно улыбнулась:

— Удивляться нечему: ведь он тянул на себе тот груз, от которого судьба освободила Света Смороду.

— Если послушать вас, так получается, что я Бондарю еще и обязан. — Свет поморщился. — Нет уж, хватит с меня его зависти.

Она снова грустно улыбнулась:

— Все мы кому-то чем-то обязаны. Ведь если жизнь одному прибавляет, от другого она должна отнять. Так что не гордитесь своим Талантом — он достался вам лишь потому, что кого-то боги оставили бесталанным. Но на его месте вполне могли оказаться и вы.

Свет недовольно крякнул, но был вынужден признаться себе, что во многом она права. Если не во всем… И решил закинуть пробный камень.

— А если предположить, что все рассказанное вами является правдой, то что, по-вашему, я должен сейчас сделать?

Она встала со стула, подошла к Свету и заглянула к нему в глаза, в самую их глубину — словно хотела понять, действительно ли его интересует последний вопрос.

— Вы собирались проверить на практике действие открытого вами заклинания. Вот и проверяйте.

Свет оторопел:

— Но ведь я собирался воспользоваться для этого вашей помощью…

— Что ж… — Она смотрела на него со всей серьезностью, и Свет был благодарен ей за эту серьезность. — Я не намерена отказывать вам в помощи.

Одним стремительным движением она скинула платье и предстала перед ним в своем первозданном виде — при локонах и кудряшках.

— Мне слишком часто приходилось проделывать это в ТОЙ жизни, чтобы я не могла попробовать еще раз. — Она была все так же серьезна. — Но вам придется поласкать меня.

— О Велес! Я же ничего этого не умею!

— Не боги горшки обжигают. — Она легла на кушетку. — Раздевайтесь.

Свет разделся.

— Ложитесь рядом со мной.

Свет лег.

— Обнимите меня, поцелуйте.

Свет, не сдержавшись, поморщился:

— А как я пойму, что заклинание работает хорошо?

— Поймете, когда придет время. Это не так трудно, как вам кажется. — Она улыбнулась. — Кстати, если вам противно меня целовать, можете просто погладить руками, везде, где хочется.

Да нигде мне не хочется, подумал Свет. Но ничего не сказал. Послушно принялся гладить ее тело. Она заворочалась, подставляя его ладоням разные участки своего тела, провела языком по его груди. И сказала:

— Я готова.

Свет достал из баула Волшебную Палочку, собрался с духом, сотворил заклинание. И тут же почувствовал, как уперся его корень — только не в штанину, как вчера, а в гладкое стегно Кристы. Аккуратно положил Волшебную Палочку назад, в баул.

Криста легла на спину, потащила его на себя, взяла в руку корень, нажала пятками на Световы ягодицы. И Свет почувствовал, как твердый корень вошел во что-то теплое и влажное.

Происходящее ему активно не нравилось. Впрочем, долги отдавать не нравится никому, но не отдающие многое теряют. Порой не только лицо, но и жизнь… И потому Свет терпел.

Глаза Кристы подернулись странной дымкой, а потом она и вовсе зажмурилась. Свет хотел спросить, что ему надо делать дальше, но не успел: тело его, догадавшись само, дернулось. По всему было видно, что оно не ошиблось — Криста прикусила губу и застонала. Стон был таков, что Свет сразу понял: стонет она не от боли, а от счастья. Так продолжалось некоторое время, а потом она, вскрикнув, содрогнулась. Открыла глаза, прошептала: