Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

— Я колеблюсь перед тем, чего ты не видишь, — ответил Онрак. — Их семеро, да. Но двое из них… живые, — он замялся, потом добавил: — И этот — один из них.

Глава седьмая

Чем дольше армия ждёт, тем больше воюет сама с собой.

Мир подёрнулся красным. Оттенком застарелой крови, железной ржавчины на поле боя. Этот цвет высился как стена, как перевёрнутая набок река, сумбурно и робко разбиваясь о грубые скалы, что сломанными зубами окружали Рараку. Древнейшие хранители священной пустыни, эти белеющие известняковые утёсы хирели теперь под непрестанной бурей Вихрь, яростной богини, которая не терпела соперников в своих владениях. И поглотила бы сами скалы в своём бешенстве.

Но в самом сердце её сохранялась иллюзия покоя.

Старик, известный как Призрачные Руки, медленно поднимался по склону. Его постаревшая кожа была цвета бронзы, а татуированное, грубое и широкое лицо — таким же морщинистым, как обветренный валун. Маленькие жёлтые цветы покрывали кряж над Гебориком, — редкое цветение низкорослого пустынного растения, которое местные племена называли хен’барой. Из этих высушенных цветов заваривали крепкий чай, средство от печали, бальзам от болей смертной души. Старик всё карабкался и карабкался вверх по склону с решимостью, похожей на отчаяние.

Ни одна жизнь не обходится без крови. Пролей кровь тех, кто стоит на твоём пути. Пролей свою собственную. Борись, преодолевай этот растущий паводок со всем неистовством, которое является жестоким проявлением самосохранения. Мрачный, безыскусный танец в тягучем потоке. И притворяться, что всё обстоит иначе, означает потонуть в иллюзиях.

Иллюзии. Геборик Лёгкая Рука, бывший жрец Фэнера, больше не подвластен иллюзиям. Он давно удавил их, одну за другой, своими собственными руками. Его руки — его Призрачные Руки — оказались весьма подходящими для этой задачи. Шептуны незримых сил, направляемые таинственной, неумолимой волей. Он знал, что не способен управлять ими, и поэтому не питал никаких иллюзий. Да и как он мог бы их питать?

В долине позади него, где десятки тысяч воинов и их спутников стояли лагерем посреди городских руин, такое ясное понимание отсутствовало. Эти воины с крепкими руками сейчас отдыхали, но скоро они поднимут оружие, ведомые лишь непоколебимой волей, волей, потонувшей в иллюзиях. Геборик не просто отличался от всех тех, что остались внизу, — он был их полной противоположностью, неприглядным отражением в искривлённом зеркале.

Даром хен’бары был сон без сновидений. Милосердное забвение.

Тяжело дыша от напряжения, он добрался до гребня горы и на мгновение присел среди цветов, чтобы отдохнуть. Призрачные руки были ловки, словно настоящие, хотя он и не мог видеть ни их, ни даже слабого, рябящего свечения, которое замечали другие. Воистину, зрение подводило его во всём. Он полагал, что таково проклятие старости — видеть, как сужается со всех сторон горизонт. Тем не менее, хотя окружавший его жёлтый ковёр был не более чем пятном перед глазами, пряный аромат наполнял ноздри и оставлял ощутимый привкус на языке.

Жар пустынного солнца оглушал, подавлял. Он сам по себе был силой, превращающей Священную Пустыню в тюрьму, вездесущую и беспощадную. Геборик стал презирать этот жар, проклял Семь Городов, взрастил в себе неугасимую ненависть к их обитателям. И сейчас Геборик оказался в ловушке — вместе с ними. Стена Вихря была одинаково непроходима снаружи и изнутри — и открывалась лишь по воле Избранной.

Движение сбоку, очертания тонкой, темноволосой фигуры. Которая затем присела рядом с ним.

Геборик улыбнулся:

— Я думал, что одинок здесь.

— Мы оба одиноки, Призрачные Руки.

— Об этом, Фелисин, ни тебе, ни мне напоминать не нужно.

Фелисин Младшая. Но это имя я не могу произносить вслух. У матери, принявшей тебя, девочка, есть собственные тайны.

— Что это у тебя в руках?

— Свитки, — ответила девочка. — От матери. Она, кажется, вновь ощутила страсть к стихосложению.

— Я думал, это любовь, а не страсть, — хмыкнул татуированный бывший жрец.

— Ты не поэт, — сказала она. — В любом случае говорить прямо — это настоящий талант; а призвание поэта в наши дни — скрывать смысл за неясностью.

— Ты жестокий критик, девочка, — заметил Геборик.

— «Призыв к Тени» — такое название она выбрала. Точнее, она дописывает поэму, начатую её матерью.

— Ну, Тень — это мрачное царство. Ясно, что стиль она подбирала под стать теме или, может быть, под стать своей матери.

— Слишком простое объяснение, Призрачные Руки. Вот, например, нынешнее наименование армии Корболо Дома — «Живодёры». Вот это, старик, поэзия. Имя, преисполненное робости и неуверенности, скрытой за гордым бахвальством. Имя в самый раз для Корболо Дома, который аж раскорячился от страха.

Геборик протянул руку и сорвал первый цветок. Поднёс его на мгновение к носу, прежде чем бросить в кожаную сумку на поясе.

— «Раскорячился от страха». Захватывающий образ, девочка. Но я не вижу страха в напанце. Малазанская армия, согнанная в Арэн, — не что иное, как три жалких легиона новобранцев. Под командованием женщины, не имеющей никакого соответствующего опыта. У Корболо Дома нет причин для страха.

Смех юной девушки ледяной трелью прорезал воздух:

— Нет причин, Призрачные Руки? На самом деле их предостаточно. Мне перечислить? Леоман. Тоблакай. Бидитал. Л’орик. Маток. И одна из самых ужасных: Ша’ик. Моя мать. Этот лагерь — змеиное кубло раздоров. Ты пропустил последний выплеск истерии. Мать изгнала Маллика Рэла и Пуллика Алара. Вышвырнула их. Корболо Дом лишился ещё двух союзников в борьбе за власть…

— Это не из-за борьбы за власть, — проворчал Геборик, срывая пригоршню цветов. — Они — глупцы, верящие, что есть лишь одна возможность. Ша’ик выгнала эту парочку потому, что предательство течёт в их жилах. Ей всё равно, что чувствует по этому поводу Корболо Дом.

— Он считает иначе, и это убеждение важнее того, что может быть — а может и не быть правдой. И чем мать отвечает на такие последствия своих решений? — Фелисин хлестнула свитками по растениям перед ней. — Стихами.

— Дар знания, — пробормотал Геборик. — Богиня Вихрь шепчет в ухо Избранной. В Пути Тени есть тайны, тайны, в которых скрывается правда, имеющая отношение к самой Вихрь.

— Ты о чём это?

Геборик пожал плечами. Его сумка уже почти наполнилась.

— Увы, я владею лишь собственным провидческим знанием. — И это не приносит мне особого добра. — Разрушение древнего Пути разбросало обломки этого Пути по мирам. Богиня Вихрь обладает силой, но это не её собственная, не её изначальная сила. Просто ещё один фрагмент — заброшенный, потерянный, страдающий. Чем, интересно, была богиня, когда впервые наткнулась на Вихрь? Подозреваю, мелким божеством какого-то пустынного племени. Возможно, духом летнего ветра, защитницей какого-нибудь бурлящего родника. Несомненно, одной из многих. Конечно, когда она сделала этот осколок своим, ей не потребовалось много времени, чтобы уничтожить старых соперников и утвердить полное, безжалостное господство над Священной Пустыней.