Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

— Да он и не особенно упирался, — сказал я. — Так, совсем чуточку…

Сигизмунд вскричал:

— Отец Бенедарий, это неправда! Я не упирался! С чего бы я упирался? Я совсем не упирался!

Аббат ему улыбнулся, а на меня бросил взгляд, полный ласкового укора, мол, с юным паладином шутить не стоит, слишком честен, а любые шуточки имеют в своей основе либо хитрость, либо двойное истолкование.

— Отец Бенедарий, — сказал я, — введите меня сразу в курс дела. Думаю, кстати, брат Сигизмунд знает об этом еще меньше меня. Что там внизу? От чего отгораживаетесь?.. Вернее, от чего отгораживаемся, потому что я сейчас с вами и тоже как бы один из.

Аббат затих, потемнел, стал еще меньше ростом.

— Внизу, — проговорил он дрожащим голосом, — тьма. Даже Тьма!.. Не знаю, извечная или же это случилось по ошибке кого-то из старших братьев? Если и так, то это было очень давно.

— Насколько давно? — спросил я.

— Еще до Первых Войн Магов.

— Ого, — сказал я невольно. — Храм уже был?

Он ответил уклончиво:

— Не совсем таким, как сейчас. Но пещеры уже были. Хоть и не так много.

— И не такие огромные, — согласился я. — Хорошо, но я же паладин или хто?.. Разве не должен вести неустанную войну супротив?..

Сигизмунд посмотрел на меня с надеждой, сам не решается разговаривать с аббатом по своей инициативе, младшие должны только отвечать на вопросы старших.

Аббат сказал с тяжким вздохом:

— Брат паладин… Не люблю говорить неприятные вещи, но вы напрашиваетесь на порку. Ваша святость паладина, которой так бахвалитесь, все равно что свеча рядом с пылающим солнцем наших старших братьев! Далеко вашей святости до их святости, очень далеко. Как муравью у подножия горы до ее вершины. И то, как вы знаете, старшие братья не рискуют опускаться в нижние пещеры. Как вы должны понять, не из трусости.

— Ну да, — согласился я, — чего трусить, если душа все равно бессмертна.

— Вот-вот! Если они одолеть не могут, то что можете вы?

— С моей куцей святостью, — пробормотал я. — Ну да, конечно. Это да, нужно будет потрудиться. Может быть, даже вспотеть… Сиг, ты как?

Сигизмунд ответил незамедлительно:

— Сэр Ричард, только прикажите!

Аббат посмотрел на него и тяжело вздохнул.

— Уже полночь, — сказал он дряблым голосом. — Отправляйтесь спать. А утром, возможно, будем готовы на некоторые… добавочные действия. Контрмеры, если можно так сказать.

Остаток ночи я ломал голову, стараясь догадаться, что же это за контрмеры, если видно, насколько их всех страшит сама возможность падения защитной стены из двойного слоя святости.

Трижды проваливался в сон и тут же просыпался с сильно стучащим сердцем. Бобик сперва поднимал голову и смотрел с изумлением, потом потянулся всласть, вытянулся и заснул, уже не обращая внимания на мои мерехлюндии и повышенный вертеризм.

Утром, когда уже не кричали петухи и не звонил колокол, я оделся и тихо выскользнул из кельи, прошел вдоль стенки по коридору, а там по залам пробрался навстречу свежему морозному воздуху, чье присутствие ощущается уже в первом же зале, примыкающем к холлу.

Во дворе темное небо с краешком луны, таинственно поблескивающий снежок под ногами, отдалившийся грохот в небе, словно тоже ждет восхода солнца…

В конюшне арбогастр вскинул голову, выходя из спячки, которая ставит в тупик ухаживающих за ним и другими конями монахов: а живой ли этот конь, легонько ржанул, потянулся ко мне, дыхнув горячим, как у дракона, воздухом.

Я погладил по аристократически вытянутой морде с филигранно вырезанными ноздрями, просто произведение искусства, поцеловал в нос и сказал тихонько:

— Скоро уберемся отсюда. Что-то здесь не совсем то, что хотелось.

Он внимательно, хоть и слегка свысока наблюдал, как я роюсь в седельном мешке. Еще когда прибыли в Храм Истины, я просто расседлал арбогастра и все оставил там же, в конюшне: седло, потничок, попону, всю сбрую, даже седельный мешок, объяснив, что в стены святого монастыря негоже заносить мирские вещи, пусть даже личные, что монахи приняли с полнейшим одобрением и сразу выдали мне монашескую робу.

Я перебрал всякие штуки, начиная с медного кастета, подаренного отцом Дитрихом, и кончая украденной у горных эльфов мелочью, все аккуратно сложил обратно, только корону Повелителя Темного Мира сунул в широкий карман, пришитый изнутри к рясе. Карманы, кстати, первыми придумали и начали использовать тоже монахи, бенедиктинцы.

Она там некоторое время выпирала острыми зубчиками, хотя вообще-то не корона в классическом виде — широкий обод с высокими копьеобразными клинышками, а больше похожа на корону императоров, то есть золотой венец в виде лавровых листьев, но вскоре я привык и перестал обращать внимание, чем у меня забиты карманы.

Когда вернулся, снаряженный уже по-своему, из молельной комнаты вышел Сигизмунд, бледный и решительный, на лице готовность красиво отдать жизнь за, именно красиво и возвышенно, с гордыми словами на устах, покрытых кровавой пеной, сверкающим взором и в возвышенной позе.

Вообще-то в наше рыцарское время многие готовы отдать жизнь за правое дело, но большинству хотелось бы сделать это на глазах сюзерена, любимой женщины или хотя бы своей собаки, а вот Сигизмунд готов отдать и в безлюдном месте, а это уже в самом деле подвиг и самоотверженность.

— Сэр Ричард, — произнес он возвышенно и строго, — я готов и полностью в вашем распоряжении.

— Пойдем к аббату, — сказал я. — Старики вообще мало спят, так что, думаю, уже проснулся и думает над операцией.

— Операцией?

— Да, — ответил я. — По удалению. Хотя как, не соображу пока.

Старики, как оказалось, то ли не ложились вовсе, то ли встали раньше нас, но все в полном сборе, я услышал гул голосов, едва только приблизились к двери кабинета аббата.

Дежурный священник попросил нас подождать, вошел в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Отсутствовал недолго, я не успел съязвить насчет бюрократии или чего-нить еще, мы в таких случаях всегда выглядим умнее и чище, мы же не бюрократы и прочие, дверь распахнулась, тот же священник сказал почтительно:

— Заходите. Вы как раз вовремя.

Он отступил в сторону и поклонился, Сигизмунд остался на месте, пропуская меня вперед, а я, выпрямившись и выпятив грудь, вошел с самым скромно-гордым видом и остановился по ту сторону порога, отступив на шаг влево, чтобы дать место бывшему вассалу.

Священники некоторое время рассматривали нас, пока мы стояли, смиренно опустив взоры, наконец аббат проскрипел:

— Как вижу, вы готовы… Что ж, промедление смерти подобно. Если вы в самом деле готовы…