Последний выпуск - Наоми Новик
Как можно спокойнее я ответила:
– Лейк, поскольку моей мамы сейчас здесь нет, я буду говорить ее словами. Ты разве кого-то убил?
Он с досадой взглянул на меня. Никто не смотрит так на маму, когда она наставляет кого-нибудь на путь истинный, так что, наверно, я ошиблась в интонациях, но Орион был сам виноват, зачем он плакался мне в жилетку?
– Не в том дело.
– Нет, в том, и я думаю, что шанхайцы со мной согласятся. Я тоже много кого хочу убить. Но желание не причинит вреда, если его не осуществить.
Орион пожал плечами.
– Дело в том, что мне никогда и не хотелось ничего нормального. И родители не виноваты! Можешь на них злиться, если угодно, но…
– Спасибо за разрешение. Я им непременно воспользуюсь.
Он фыркнул.
– Угу. Я знаю, ты считаешь их негодяями за то, что они с раннего детства позволяли мне охотиться. Нет, не позволяли. Они не негодяи. Просто я ничего другого не хотел делать. Они пытались меня удержать. И это не пустые слова. Ты считаешь Магнуса избалованным? Да я больше трех секунд не смотрел на то, что мне предлагали! Игрушки, книги, игры… мне ничего не было нужно. В десять лет я начал сбегать из школы, чтоб поохотиться. Тогда мой папа – один из пяти лучших мастеров Нью-Йорка, между прочим, – бросил работу и стал весь день проводить со мной. Он пытался меня учить, делал со мной всякую ерунду в домашней мастерской. Я страшно на него за это злился. Через пару месяцев я закатил огромный скандал, потому что он не разрешал мне охотиться. Я разнес всю мастерскую, часть квартиры, некоторые дорогие артефакты… а потом сбежал и спрятался в сточной трубе. Когда мама меня нашла, мы договорились: если я буду ходить в школу, делать уроки и по субботам играть с другими ребятами, в воскресенье мне позволят отстоять смену у ворот анклава и поохотиться на настоящих злыдней. Я рыдал от счастья!
Я нахмурилась, услышав этот поток излияний. Никакого сочувствия я к родителям Ориона не испытывала – признаюсь, по сугубо эгоистическим причинам, которые мешали мне осмыслить другие причины. Тем не менее я признала, что они имели некоторое право бороться с десятилеткой, чьим любимым времяпрепровождением было дежурить у ворот, отбирая хлеб у лучших бойцов, каких только мог нанять Нью-Йорк. Эти ворота наверняка привлекали ежедневно не меньше злыдней, чем школа, если не больше. Шоломанча – не крупный столичный анклав с пятью-шестью выходами, которыми каждый день пользуются волшебники. Десяти лет в качестве стража достаточно, чтобы заработать место в анклаве; единственная проблема заключается в том, что мало кто доживает.
Но Орион с полной искренностью продолжал:
– И сразу стало так хорошо! Я, по крайней мере, нравился людям, хоть они и считали меня странным. А здесь…
– Зачем тебя вообще послали в школу? – перебила я, по-прежнему ища повода разозлиться. – Чтобы защищать других? Ты-то в защите не нуждаешься.
– Они и не собирались, – ответил Орион. – Я сам захотел. Я знаю, все ненавидят школу. А мне нравится. Здесь так здорово!
Я невольно издала приглушенный яростный возглас.
Он фыркнул.
– Да, конечно, даже ты считаешь меня странным. Но… я ведь говорю правду. В школе я могу делать то единственное, что хочу, и это считается нужным и правильным. Мне уже никто не скажет, что я какой-то странный. Я стал… героем.
Я поморщилась; это было уж точно не вовремя.
– Правда, каждый раз, когда меня благодарили, я думал, что это все сплошная ложь. Люди думали, что я храбрый, – а если бы я сказал, что мне просто нравится мочить злыдней, они бы испугались. Как всегда. И да, я думал, что какая-нибудь тварь убьет меня во время выпуска, потому что я не собирался уходить, пока не выйдут все остальные…
Он сделал это саморазоблачительное признание таким тоном, как будто сообщал, что идет на прогулку; в глубине моей души вспыхнула досада, которая тут же погасла, когда Орион договорил:
– …Но меня это не пугало.
Я удивленно уставилась на него.
– Я не хотел умирать, – поспешно заявил Орион, как будто это всерьез меняло дело. – Но смерть меня и не пугала. Я собирался просто убивать злыдней, пока они меня не одолеют… так почему бы и не в школе? Я бы помог многим ребятам, не только из нашего анклава. Я, честно говоря, об этом почти не думал, – отрывисто добавил он. – Пока не познакомился с тобой. Наверно, я думал, что все живут в анклавах вроде нашего. Даже когда я встретил Луизу, я подумал, что это ей здорово не повезло, а не что нам повезло гораздо больше. Но в любом случае кое-что я сообразил. Зачем мне бросать вас на верную смерть, только ради того чтобы вернуться домой и торчать у ворот нью-йоркского анклава, пока кто-нибудь меня там не прикончит? Ничего другого я не желал. Я не такой, как нормальные люди…
Я крепко схватила Ориона за локоть и завопила:
– Перестань!
Я знала, что это не поможет – помочь Ориону было вообще не в моих силах, – поэтому я решила пойти другим путем.
С самого рождения окружающие хотели, чтобы я больше походила на маму; все твердили мне это – кроме самой мамы. Но эта опасная мысль не укоренилась в моей душе, потому что лично я всегда хотела, чтобы мама больше походила на меня. Чтобы она была не такой щедрой, не такой терпеливой, не такой доброй… нет, я не хотела, чтобы она перестала быть доброй с другими. Но я была бы страшно рада, если бы мама перестала являть такой разительный контраст со мной. Однако прямо сейчас мне страстно хотелось понимать все так же ясно, как она, знать, что́ она сказала бы, озарить светом темные ростки отчаяния в душе Ориона, чтобы он сам увидел их, обрубил и расчистил место для будущего сада. Я могла лишь посоветовать ему спалить Нью-Йорк дотла, и, что бы я там ни думала, его проблемы это не решило бы.
– Не бывает нормальных людей, – сказала я, хватаясь за соломинку. – Есть просто люди… одни несчастны, другие счастливы. У тебя столько же прав на счастье, сколько у всех остальных, ни больше ни меньше.
– Эль, перестань, – произнес Орион усталым тоном человека, которого часто обманывают. – Ты сама знаешь, что это неправда. Нормальные люди бывают. И это не мы. Я уж точно.
– Мы нормальные! – воскликнула
