На стороне мертвецов (СИ) - Волынская Илона

Самым большим сюрпризом оказалась записка от Ады, лаконичная до почти полной неприличности. Ада тоже просила о разговоре: «я не любительница светских развлечений, потому буду благодарна, если Вы уделите мне время первой кадрили, чтоб я могла как можно скорее удалиться в свою комнату».

Митя пошуршал записками в кармане и хмыкнул: Лидия? Зинаида? Ада? Лидия его больше не интересовала, Зинаида наверняка станет спрашивать поможет ли Ингавар с ремонтом ее паро-кота, а Ада… что нужно Аде, он не имел ни маейшего понятия, но не был уверен, что это достаточный повод принять именно ее приглашение.

— Тпррру! — шумно заорал ехавший за кучера Антипка, и натянул вожжи столь резко, что тетушку чуть не снесло с сидения. Проторчать в карете им предстояло еще не менее получасу — столько экипажей собралось у парадного подъезда особняка Шабельских. Наконец дошел черед и до них, отец подал руку тетушке, Ингвар и Митя пристроились следом, и семейство Меркуловых чинно проследовало вверх по парадной лестнице к поджидающей их чете Шабельских.

— Аркадий Валерьянович, дорогой сосед!

— Родион Игнатьевич! Полина Марковна, вы все хорошеете! Разрешите представить вам мою сестру. Людмила Валерьяновна Фомина, вдова титулярного советника…

— Рады, душевно рады… Митя!

Сломав весь привычный строй приветствий, Полина Марковна прижала Митю к груди.

— Спасибо! Спасибо, мальчик мой! Вы так рисковали, чтоб спасти моих дочерей!

— К-каких… дочерей? — прохрипел полузадушенный Митя.

— Аду, Капочку, Липочку и Алевтину! — принялась деловито перечислять Полина Марковна. — Они с фройляйн Антонией и мисс Джексон как раз были в гимназии, когда… — она судорожно всхлипнула. — Когда случился этот ужас!

«Учитывая, что Зинаиду я спас еще раньше… неспасенной осталась одна лишь Лидия!» — мелькнуло в голове у Мити.

— Ах, они видели из окна, как отважно вы кинулись им на помощь!

— Видели? — глухо повторил Митя. Если сестрички Шабельские его видели, то… о, Предки! Ада собирается говорить об этом? Что именно она видела? — Неужели им достало сил смотреть… — принужденно улыбаясь, начал он.

— Ох, вы же знаете моих бандиток — этим бы достало! — вмешался Родион Игнатьевич. — К счастью, директрисе хватило разума загнать девчонок в подвал. Но как вы за топор схватились, они видели! Говорят, если бы вы с Урусовым не задержали виталийцев до прихода казаков, все могло кончиться очень, очень плохо!

Фух! — Мите потребовалось все светское воспитание, чтоб с шумом не выдохнуть Шабельскому в лицо.

— …и теперь девочки жаждут, просто жаждут танцевать со своим спасителем! — ласково улыбающийся Шабельский подтолкнул Митю в пеструю толпу бальной залы.

Это верно, все три — жаждут. А первая кадриль — одна.

Он замер на мгновение, глубоко, всей грудь вдыхая запах свечей, канифоли, духов, пудры, шелка… Запах светской жизни. Лучший запах на свете!

— Спасииитель… снова… — протянул над ухом ехидный голос.

— Снова? А когда еще? О чем вы, Алексей? — не менее ехидно поинтересовался Митя.

Не только симпатия, ненависть тоже бывает полезна. Ненавидящий невнимателен. Вот и Алешка, сдается, подзабыл, что драку Мити с восставшими мертвецами мог видеть лишь тот, кто был тогда в бабайковском доме-крепости. Митя даже искренне надеялся, что Алешка видел не все — не торчал же он у окна все мертвецкое побоище!

Митя неторопливо обернулся…

Алешка вовсе не выглядел смущенным, наоборот, он улыбался, тонко и многозначительно. Не оговорился, выходит, специально дразнит.

— Снова ваш гардероб страдает. — подхватил Алешка, небрежно стряхивая пылинку с лацкана фрака. Самого обычного… в бытность в Петербурге Митя бы на такой и не глянул — разве посмеяться… обычный пристойный бальный фрак… с белым жилетом… с сорочкой… От портного! А не то безобразие, что на самом Мите!

В горле встал ком. Все же забрать первую кадриль Лидии? Желательно под самым носом у Алешки, чтоб не улыбался с таким превосходством!

— Нелегко, наверное, когда глядят на героя… и видят… вот эдакое… Что ж… Держитесь! Я всем объясню, что у вас просто не было возможности приобрести нечто приличное. — он торжествующе оскалился… и удалился.

Единственное, что Митя смог — удержаться на месте, не броситься ему вслед, устроив безобразную драку прямиком в бальной зале.

— У вас ведь действительно не было возможности. — рассудительно сказал вдруг вынырнувший из толпы Ингвар. — А если бы вы не придавали такого значения одежде, он бы не мог над вами насмехаться. Будьте выше этого!

— Ингвар… — тяжко вздохнул Митя. — Быть выше пристойной фрачной пары можно только если ты из нее вырос! А, что вам объяснять… — он махнул рукой. Бал для него был безнадежно испорчен.

— Зачем юноше из простых понимать, как следует правильно одеваться? — губернаторша выступила из фланирующей по залу толпы как подсвеченное рассветными лучами облако из утреннего сумрака. Большая… Пышная… Кончиком сложенного веера взбила жесткие от крахмала кружева вокруг обширного декольте — став еще пышнее. — Достаточно, чтоб он был чист и опрятен, когда предстает перед высшими. — губернаторша махнула веером на Ингвара, будто сметая крошку со стола.

Бледный от унижения Ингвар деревянно поклонился, не забыв метнуть на Митю злой взгляд.

«Сейчас-то я в чем виноват?» — растерянно подумал тот.

— Мальчик мой! — цепкие пальчики губернаторши до боли вцепились ему в локоть.

— Леокадия Александровна! Это кружево так вам идет! Вы прекрасны… и роскошны…

«…как торт. Алевтины на вас нет!»

Что поистине удивительно — выглядела губернаторша в этом непомерном великолепии величественно… и гармонично. Йоэль, — вспомнил Митя. — Сын Цецилии Альшванг и неизвестного альва, или как говорил полицмейстер — иноверки и нелюдя — делал платье для Леокадии Александровны. Что ж, кем бы он ни был, а вкус у него был… альвийский.

— …платье великолепно, особенно тем, что лишь подчеркивает ваше величие и красоту!

И ведь почти правду говорит!

— Юный льстец… — губернаторша улыбнулась — не столько польщенно, сколько с сомнением. — Мы, как хозяева города, должны способствовать развитию местных ремесел… Похуже, конечно, чем иные мои платья — да хоть то, в котором я была, когда вы, юноша, мою карету угнали. То из Москвы выписано, а я в нем — шутка сказать! — на наемном извозчике ехала, подол замарала…

Митя вспомнил купеческое великолепие того платья, и торопливо поклонился, чтоб спрятать лицо:

— Позвольте мне воспользоваться случаем и принести извинения…

— Если вы о коляске, то ни слова более! — губернаторша властно взмахнула веером. — Ваш батюшка мне всё объяснил: вам срочно понадобилось передать ему послание! Я не поняла, почему вы не могли передать раньше… и почему нельзя было хотя бы предупредить, что вы берете лошадей… Но так и быть, я вас прощу, если… — губернаторша крепче перехватила его локоть и бесцеремонно зашептала прямо в ухо. — Если вы мне расскажете, почему мертвяки брели по городу… сто человек по дороге загрызли, верно вам говорю… а возле вашего дома — раз! И встали! Ну, юноша? — она нацелилась веером ему прямо в нос. — Что же их остановило?

— Так… Э-э-э… Забор, ваше превосходительство! — выпалил Митя. Проклятая сплетница как всегда слишком близко подобралась к правде.

— Изволите шутить? — выпрямилась губернаторша.

— Как можно, ваше превосходительство! — лихорадочно пробормотал Митя. — Дело ведь в том… какой это забор! Вы же слыхали, что… что нам достались цеха этого негодяя Бабайко. Который осмелился покуситься на святое — покой мертвых. Ну вы же понимаете… — Митя интимно понизил голос. — …что какой-то лавочник не мог держать их в узде? Он же не Мораныч! — Митя огляделся, будто боясь, что их подслушают, и выдохнул. — Все дело в кирпиче! В цехах он не простой, а… мертвецкий! Если построить из него забор — ни один мертвяк не пройдет! Вот мы сразу как приехали и… укрепились.

Оставался, правда, вопрос, как Бабайко научился производить такой кирпич, но Митя искренне надеялся, что губернаторша этим вопросом не задастся. Или хотя бы задастся не сразу.