Пирс Энтони - Медь Химеры

В тронном зале Занаан выглядела самой настоящей королевой, с восхищением подумал о ней Джон. Ее красота и царственность сковывали его и лишали дара речи. Но через некоторое время, безуспешно пытаясь игнорировать тот факт, что однажды он занимался любовью с телом, которое выглядело точно так же, как и ее, ему удалось изложить всю историю.

— Значит, вы утверждаете, что король Рафарт из вашей родной страны хороший человек? — спросила Занаан.

— Он настолько же хороший, насколько Рауфорт плохой! — сказал Келвин. Он молча стоял все время, пока его отец рассказывал.

Это разозлило Джона, и он удивился этому? Что плохого в том, что герой пророчества взял инициативу на себя? Видимо, это было потому, что Занаан так очаровала его.

Он подумал и понял, что образ Зоанны, лишенный зла, заключенного в ней, на самом деле совсем не так пленителен. В Зоанне была магия и что-то гибельное, «острый край», что его покоряло, но ни того, ни другого не было в Занаан. К сожалению, это делало ее похожей на биво без пены: она не могла увлечь надолго. Он удивился, обнаружив это, но был вынужден признать справедливость такой мысли.

— Тогда, конечно же, мы не должны оставлять сомнений ни у кого из вас, — сказала королева. — Мой муж заслуживает казни, но его двойник заслуживает только самого лучшего.

Она не верила им, понял Джон. Он не мог порицать ее за это. Он и сам думал, что Келвин ошибался, но там, где речь шла о королях, королевах и о казнях, там вряд ли была допустима вероятность ошибки.

Они последовали за королевой за пределы дворца и обогнули стену, направляясь к ужасно знакомой лестнице. Она пахла не лучше, чем тогда, когда Джон и Кайан были здесь пленниками. Он снова слишком живо вспомнил сержанта Бротмара, вкладывающего крошечного серебряного змея в ухо несчастному революционеру. Какой ужас!

— Ты весь дрожишь, отец! — сказал Келвин. Он не был здесь в плену, поэтому не мог точно представить себе, как все это было ужасно.

— Воспоминания, сынок, воспоминания. — Могло ли быть что-нибудь хуже? Даже приступы болезни никогда не задевали его так глубоко.

— Я могу спуститься вниз и проверить, отец. Так мы и узнаем, кто там находится.

— Нет, я не стану уклоняться от выполнения своего долга. Если это король Рафарт, я его узнаю. Во время нашего заключения в Раде мы стали с ним близки как братья. Слава богам, у Зоанны была более приличная темница!

— У него должны оказаться заостренные уши. Каждый охранник, с которым мы разговаривали, отвечал «нет», хотя это должно быть так!

— Если это, конечно, Рафарт. Но ты прав, уши могли быть изменены. Разница между остроконечным ухом и круглым заключается лишь в незначительном увеличении хряща.

Они достигли лестничной площадки, и охранники, и шедшие впереди них, и те, которые уже были там, расступились и позволили им пройти к единственной занятой камере. В этой камере, раскинувшись на соломе, которую не меняли со времен их заключения, лежал коротенький приземистый человек с большим носом. Солнечный луч из высокого зарешеченного окна не совсем достигал его лица, падая в стороне на миску с водой. Как Рауфорт делал это со своими узниками, заключенного кормили и поили так, словно он был четвероногим зверем.

Джон всматривался долго и упорно. Все его чувства говорили ему «Рафарт», но он знал, что на одни чувства нельзя полагаться. Необходимо заставить его выйти на свет.

— Рафарт! — сказал он.

Узник сел. Затем встал на ноги и бросился к решетке. Он стоял у нее, задыхаясь, глаза у него были дикими и широко раскрытые. Он и в самом деле больше напоминал животное, чем человека.

— Джон! Келвин! Келвин Круглоухий! Я знал, что вы придете! Когда я позвал вас, я знал, что вы придете и спасете меня!

Джон уставился на уши узника. Они были круглыми. Это не мог быть человек, с которым он провел годы в темнице Рада! Это не мог быть он, но Джон все же чувствовал, что это был именно он.

Узник перевел взгляд ввалившихся глаз на Занаан. Они раскрылись, отражая его внутреннее удивление, которое граничило, казалось, с ужасом. «Зоанна»!

Это решало дело! Это должен был быть Рафарт. Но почему? Каким образом?

— Мое имя Занаан, — сказала королева. — Говорят, что я очень похожа на Зоанну, но я не имею ничего общего с ее характером, с ней как с личностью. Но вы — вы очень похожи на моего мужа Рауфорта.

— Я Рафарт! Рауфорт сейчас в моем мире!

— Ваши уши, — сказал Джон, чувствуя себя глупо. — Они круглые.

Узник дотронулся грязными пальцами до этих своих отростков и стер с их кончиков налипшую коричневую грязь. Их взору открылись свежие шрамы, зажившие, но еще заметные.

— Он отрезал кончики моих ушей! Это сделал тот, кто выглядит так же, как я! А Зоанна смотрела, как он это делал, затем они посадили меня в лодку и бросили в воду, и я попал в Провал. Отплевываясь, я вынырнул из-под водопада, точно так же, как и ты, Джон! Затем выбрался на берег и узнал местность из вашего описания. Я нашел яблочные ягоды и другие фрукты, а потом добрался до этих долин, также, как и вы. Я не знал, спускаться ли мне вниз и встретиться там с вашими лопоухими или продолжать идти дальше, но потом пришли трое людей и крепко-накрепко связали меня веревками! Они называли меня Рауфортом, и тогда я понял, что случилось. Я понял, что попал в беду и что я могу надеяться только на то, что вы придете и вызволите меня. Точно так же, как и Келвин выручил нас раньше.

— Это решает дело, — воскликнул Джон. — Ваше величество, выпустите на свободу короля Рафарта. Он не тот подлый человек, который был вашим мужем.

Но Занаан, достаточно хорошо знавшая своего мужа, чтобы суметь отличить его от другого человека с той же наружностью, уже велела охраннику отпереть камеру. Ключ вставили в замок, а засовы отодвинули. Запертая дверь с громким скрежетом открылась, и наконец-то король Рафарт был на свободе.

Джон проснулся и долго лежал, сон к нему не шел. Наконец, он поднялся, оделся и вышел из спальни, где двое его сыновей спали каждый в своей кровати. Он шел по залам, не понимая, что же так мучит его. Скульптуры и мебель неясными силуэтами вырисовывались перед ним в темноте дворца, точно так же, как это бывало, когда он ночами ходил по залам и коридорам дворца в Раде.

Итак, это Хад, а Хад теперь все, о чем мне требуется сейчас думать. Кайан, вероятно, останется здесь, после того, как он и его девушка преодолеют свои разногласия. А я останусь или нет? Зоанна — все, что нужно, думал я, когда был захвачен влечением к ней. Занаан наделена ее красотой и не имеет ее характера. У нее есть все то хорошее, чего нет в Зоанне. Но и в Зоанне что-то было. У этого злобного существа было искусство, талант! Она оттачивала на мне свое очарование и колдовские чары. Я думал, что она — мой идеал, но я ошибался. Другие ошибались точно так же. Но теперь, здесь передо мной Занаан, прекрасная добрая женщина, по которой я так тосковал. Тогда почему же я сомневаюсь? Может быть, потому, что я все еще думаю о Шарлен?