Селия Фридман - Пожиратели душ

– Похоже, бразды правления ускользают из его рук, – заметил Фадир, на что Рамирус опять промолчал. – Его приближенные говорят, что он становится все более вспыльчивым. Самые невинные причины вызывают у него припадки буйного гнева. Союзники шепчутся о том, что королем теперь управляют каприз и чувство, а не здравый рассудок, и боятся, что это влияет на трезвость его суждений. Он даже собственную семью не оставляет в покое. – Заметив, что Рамирус напрягся при этих словах, Фадир сделал паузу, чтобы дать ему высказаться, но тот упорно молчал. – Разве нельзя допустить, что в подобном состоянии ума Дантен способен на самые невероятные вещи? Например, пересечь черту между честолюбием и безответственностью.

Рамирус скривился, словно от боли, и сказал:

– Я слышал об этом. Слышал от человека, который не стал бы мне лгать. Все верно. Дантен меняется на глазах, и не в лучшую сторону.

– Что можно предпринять по этому поводу?

– Ничего. Мы говорим о Дантене Аурелии. И у него теперь новый магистр, поэтому мы по Закону не можем использовать магию против этого короля. Не сказать, чтобы этот наш Закон вызывал во мне теплые чувства, но я хорошо понимаю, для чего он был принят. Поэтому я хотел бы спросить, что ты, собственно, предлагаешь.

– Его королевский магистр должен, конечно же, понимать всю опасность союза с чудовищами.

– Почему должен? Когда те правили миром, магистров на земле еще не было. Мы, как и смертные, знаем об икетах по легендам и песням, сложенным долгое время спустя после их исчезновения. Рассказывать о них в пору их расцвета люди не смели. Магистру, правда, все равно следовало бы понимать что к чему. И если Дантен как-то поддерживает икетов, пусть даже без своего ведома, это плохо, из рук вон плохо.

– Так ты согласен помочь?

– Помочь – в чем? – резко спросил Рамирус.

– Коливар полагает, что Дантен изменил бы свой образ действий, если бы мог взглянуть на картину более широко.

– Коливар глуп. Никто не заставит Дантена изменить его «образ действий». – Рамирус снова сел, поглаживая резной подлокотник кресла, словно руку любовницы. – Были когда-то три человека, способных говорить Дантену правду, не рискуя вызвать его гнев. Одним из них был я, но теперь Дантен по известным нам обоим причинам меня слушать не станет. Второй была его жена Гвинофар, но их с королем отношения тоже, скажем так… изменились. Теперь и она бессильна.

– А третий?

– Третьим был принц Андован. Одни боги знают, почему Дантен так ценил его мнение, но он ценил. Быть может, причина в том, что юноша не особенно рвался к власти, и отец его соперником не считал. Быть может, просто потому, что у Андована были глаза его матери. Кто знает, какие чувства правят сердцем тирана? Принц, не желающий сесть на отцовский трон, может говорить совершенно искренне, не боясь, что в его словах станут искать тайный мотив.

– Андован – это тот, что умер?

– Тот самый. Все прочие сыновья, не исключая безумного отшельника Сальватора, лелеют подозрительные для отца замыслы. Они могут неделю талдычить о страшных пожирателях душ, но Дантен услышит в этом лишь эхо их личных амбиций. И сделает как раз обратное тому, что они насоветуют. Ты уж прости, Фадир. Я знаю, ты искал не такого ответа, но другого я дать не могу.

– И совет Дантену тоже некому дать.

– Некому, кроме этого Костаса. И я подозреваю… – Рамирус осекся, не закончив мысли.

– Подозреваешь – что?

Рамирус снова надолго умолк. Если на одной чаше его весов лежала сейчас магистерская любовь к тайнам, а на другой – необходимость сотрудничества, Фадиру оставалось только ждать, какое он примет решение.

– Когда-то я ставил опыты, – заговорил наконец Рамирус, – выясняя, как влияет магия на разум смертных. Когда мы подчиняем мысли человека своим желаниям, меняется ли он и в чем-то другом? Хорошо известно, что ошибка в подобных делах может стоить объекту рассудка, но есть ли менее разительные перемены, которые настают постепенно и ускользают от нашего внимания? Мои опыты дали утвердительный ответ на эти вопросы. Со временем естественные преграды в душе человека слабеют, и он начинает воспринимать от своего повелителя не только простые приказы. Он может приобрести какие-то свойства самого чародея… нечто вроде духовного заражения. Я проделал тогда грандиозный труд – и, как ты, полагаю, согласишься, весьма полезный.

Фадир онемел. Неужели Рамирус только что поделился с ним знанием, которое может дать ему преимущество над другими магистрами? Если так, то это неслыханно. Магистры – прежде всего соперники, а потом уже все остальное.

«Вот мера того, сколь серьезной находит он эту задачу, – с дрожью подумал Фадир. – Каких крайностей потребует от нас борьба с этой новой угрозой».

– По-твоему, Дантен страдает от избытка магических манипуляций? И мнимое безумие короля происходит от того, что его разумом играет кто-то другой?

– Ты понял не совсем верно, брат мой, – сверкнул глазами Рамирус. – Костас – не причина его безумия. Костас и есть безумие.

Он вернулся к окну. Заходящее солнце светило сквозь прожженные в лабиринте дыры.

– Остается вопрос: как намерен Коливар справиться с магистром, вышедшим за пределы разума, и успешно догоняющим его королем, не нарушая Закона, который сковывает нас всех?

Глава 36

Девушка, она же мальчик, она же богиня – обыкновенная ведьма.

Странно, как Андован не догадался об этом раньше. Как еще объяснить уверенность, с которой она пообещала пристроить его в караван Нетандо, – точно знала, что ее просьбе никто не откажет? Кто еще может быть в этом уверен, если не ведьма? Разве что знатная дама, но не похоже, что в Лианне течет благородная кровь – хотя гордость, которую она выказывает порой, не уступает гордости самих Аурелиев.

Вышло, правда, не совсем ловко, когда она впервые заговорила о нем с Нетандо. Отказ Андована сообщить какие-либо сведения о себе благоприятному решению не способствовал. Ни одному уважающему себя купцу не понравилась бы такая скрытность. Конкуренты всегда норовят подсунуть тебе шпиона, а о соглядатае, засланном разбойниками, и подумать-то страшно. Однако Нетандо, поломавшись для порядка, все же взял Андована к себе. Только ведьме такое под силу.

Между тем Андован стал задумываться об этом лишь к концу долгого первого дня. Он подрядился служить разведчиком, что отвечало его природным дарованиям, и почти все время ехал далеко впереди каравана. Познакомиться поближе с той, кого он нарек Лианной, не было никакой возможности.

Большой караван представлял собой товарищество двух торговых людей – Нетандо и южанина Урсти, чьи пряности насыщали воздух самыми разнообразными ароматами. Чернокожие воины Нетандо на вид были способны не просто победить, но и загрызть любого врага, охранники Урсти сидели на козлах, притворяясь простыми рабочими, везущими дерево или камень. Обманутые этим злодеи, напав на караван, оказались бы в западне. Стратегия Нетандо, рассчитанная на устрашение, явно шла вразрез с замыслом другого купца.