Оксана Панкеева - Люди и призраки

— Приехал я не за этим, просто к слову пришлось. Интересно же знать, сколько люди приврали. Так куда мы пойдем?

— А куда ты хочешь? Можно к тебе? Я еще помню ориентиры маминой старой комнаты в вашем дворце…

— Давай лучше куда-нибудь на природу, — попросил Кондратий. — Не люблю я в четырех стенах сидеть.

— Хорошо, — согласился Мафей.

Спустя несколько секунд растерянный Кондратий озадаченно оглядывался по сторонам.

— Не узнаёшь? — усмехнулся Мафей, усаживаясь на покосившуюся ограду. — Это задворки вашей загородной резиденции. Ты меня еще с этой самой ограды когда-то толкнул прямо в лужу.

— Помнит ведь, — покачал головой Кондратий и тоже присел, но не на ограду, а прямо в траву. — А я уже и забыл. Однако мне очень приятно, что ты снова мостишься на ту же ограду. Значит, веришь, что я уже не буду толкаться.

Мафею стало смешно:

— Толкайся, сколько влезет, больше не упаду. Я летать умею.

— Летать? — потрясенно переспросил Кондратий. — Честно? Ты умеешь летать?

Мафей коротко кивнул, хотя ему до смерти хотелось взлететь прямо тут же. После возвращения из Лабиринта ему все время хотелось колдовать хоть что-нибудь, просто чтобы ощутить присутствие Силы и лишний раз убедиться, что она никуда не делась. А это начинало смахивать на манию, значит, с этим желанием следовало бороться. Кондратий, видимо, хотел попросить его полетать, но тоже решил бороться с мелкими слабостями. Он только неуверенно оглядел ограду и поинтересовался:

— А тебе там удобно?

— Конечно, — улыбнулся Мафей. — Хоулиан сказал, что эльфам природой предназначено жить на деревьях, отсюда стремление залезть на что-нибудь высокое и неустойчивое. На деревьях эльфы не живут с тех пор, как вышли из первобытного состояния, а инстинкт остался.

— Хоулиан — это кто? — уточнил Кондратий.

— Один мой знакомый эльф.

— У тебя есть знакомые эльфы? Откуда? Или твой батя нашелся?

— Да нет, я с ним случайно познакомился… Совсем по другому поводу. Ты наливай, не стесняйся. Тебе удобнее. И объясни наконец, что такого особенного сказал дядя Пафнутий, что ты примчался сломя голову, наплевав на гнев дедушки? Не испугался же ты за свои уши, в самом деле.

— Да нет, конечно… — Кондратий нахмурился, словно сосредоточенно что-то обдумывая, и замолк. То ли не знал, что сказать, то ли соображал, как начать. Мафей не стал его торопить. Сам пришел, сам пусть и говорит. Так в молчании они выпили, ограничившись кивком в качестве тоста, почти синхронно сжевали по конфете и закурили. Каждый свои. И только тогда дорогой родственничек наконец сформулировал мысли.

— Собственно, с чего все началось… После того происшествия с твоим приятелем я сначала не мог понять… А впрочем, нет, все началось гораздо раньше… Наверное, с того, что дети по сути своей бестолковые создания и всегда стремятся подражать взрослым, даже если взрослые говорят и делают полную фигню. Нам казалось, что доводить тебя до слез очень весело и занятно. Мы сами себе казались могучими да храбрыми, потому что были сильнее и ты нас боялся. Знаешь, в животном мире есть такое понятие — «доминирующий самец». Вот мы такими «доминирующими» себя и считали, и это нам нравилось. Потом дети, разумеется, вырастают и понимают, что к чему, если они не полные придурки и сволочи и если это животное желание доминировать не заменяет им все остальное. Обычно, если человек нормальный, такого не случается, и рано или поздно приходит понимание и… если хочешь, раскаяние. Но скорее, просто осознание того, что был не прав. Так вот, что я был не прав, я начал чувствовать это еще на свадьбе твоей матери. Помнишь, когда Элмар со мной доходчиво побеседовал о байстрюках и их обидчивости…

— Помню, — усмехнулся Мафей. — Ты тогда случайно в штаны не наделал?

— До этого не дошло, хвала солнцу, но перепугался я действительно крепко. А еще меня потряс неизвестный мне ранее факт, что великий герой Элмар, оказывается, тоже незаконнорожденный. До тех пор я думал, что все бастарды вроде тебя плаксы и трусишки. В общем, мое устоявшееся мировоззрение начало сильно шататься, и я даже задумался, а не прав ли был батя, когда гонял нас с Василием за наши проделки, и не дураки ли мы на самом деле? Оно, знаешь, с перепугу люди иногда так резко умнеют…

— Я сам тогда перепугался, — признался Мафей, вспомнив обстоятельства знакомства с братьями. — Представляешь, подводят меня к троим здоровенным дядькам и говорят, что это мои новые братья. А четвертый, чуть поменьше, — кузен. Я тут же с белым светом простился. В моем детском понимании братья и кузены должны непременно дергать за уши и раздавать подзатыльники, а подзатыльник от Элмара… можешь себе представить. А чем тогда все кончилось? Не ударил же он тебя, раз ты до сих пор жив.

— А ты что, не помнишь?

— Просто не знаю. Я так перепугался, что убежал к маме.

— Вот уж мамин сынок! Такой цирк пропустил! Ну если тебе интересно, могу рассказать. Незабываемое впечатление детства. Дальше было вообще весело. Тетка Лисавета увидела, к чему идет, и поспешила это дело пресечь. Подошла и напустилась на бедного Элмара, что, дескать, с детьми воевать все герои, что как варвара ни воспитывай, он варваром и останется, и еще что-то про его матушку, я по малолетству не вполне понял. Элмар аж позеленел, смял в лепешку золотой кубок в кулаке, стоит, рот раскрывает, не знает что сказать. Языком он не настолько силен, чтобы с теткой Лисаветой тягаться, а стукнуть нельзя — дама все же. И вдруг подходит твой новый кузен с этакой милой улыбочкой и что-то тетке на ушко шепчет. Я не расслышал, что именно, но тут уж тетка позеленела и рот раскрыла. А он кивает и улыбается, светски так, вежливо. Мне даже жутко стало. Потому я, наверно, и запомнил. Он улыбается, а глаза холодные, жестокие… Волкодавы так улыбаются.

— Кондратий! — укоризненно перебил его воспоминания Мафей. — Разве собаки улыбаются?

— Конечно, улыбаются! — убежденно заверил его кузен. — Я тебя как-нибудь свожу на псарню, покажу. И улыбаются, и плачут, как люди. Ты просто мало знаешь о собаках.

— Ну хорошо, а потом? — спросил Мафей, вспомнив, что Кондратий с детства обожал псов и говорить о них мог бесконечно долго.

— А потом тетка прикусила свой болтливый язык и извинилась перед Элмаром за каждое слово. Я был потрясен еще больше. Лисавета всегда славилась способностью говорить людям гадости, мило при этом улыбаясь. Просто скандалить она тоже умеет, сам знаешь, но на это любая торговка с базара способна, а вот обгадить человека с улыбочкой, якобы сказав ему комплимент, — это уже искусство, и тетку в этом никто не мог переплюнуть. А твой кузен смог. Так он и остался в моей памяти единственным человеком, который парой слов заткнул пасть тетке Лисавете. Мне до сих пор не дает покоя, что же он ей такого сказал.