Елена Волкова - Ведьма

Сумка, вроде и не тяжелая, неожиданно больно врезалась в плечо. Не зная, куда податься, Маргарита сбросила ее на землю. И тут терпение ее кончилось и она закричала:

— Эй! Ты где? Я знаю, кто ты, знаю, во что играешь и чего хочешь! Так вот: я ничего у тебя не просила! Ты слышишь?! Я ничего не просила у тебя — ни богатства, ни красоты, ни славы! И везения тоже не просила! А если ты считаешь, что я что-то тебе должна, то забери у меня богатство, красоту и славу, но не забирай у меня дочь! Я не обменяю ее ни на что! Мне ничего не нужно! Я даже не просила показать мне дорогу! Я тогда…

— Да помню, помню… Ох и горласта же ты стала!..

Маргарита обернулась, едва удерживаясь на ногах и облизывая мгновенно пересохшие губы. Старушка, та же самая, стояла на верхней ступеньке избушки, придерживая раскрытую дверь, из которой лился теплый красно-желтый свет. Маленькая лохматая собачка сидела у ее ног и молча таращила круглые веселые глазки.

— Ну, заходи, странница, чайку попьем, — произнесла старушка те же самые слова. Она улыбалась приветливо, но глаза ее, большие, живые и не старые, смотрели с грустью.

— Нет, — сказала Маргарита решительно. — Не зайду, пока не пообещаете, что не заберете у меня дочь… в уплату.

"Можно подумать, что этой угрозой я ее напугаю… Сейчас скажет: "Ну и не заходи", и исчезнет так же, как и появилась… Дура я была и осталась…"

Но лесная отшельница прищурилась лукаво и веселые искорки заблестели в ее глазах, словно она услышала именно то, что и хотела услышать:

— Да с чего же ты решила, что я хочу ее у тебя забрать?

— Вы дали мне успех. Всегда надо расплачиваться. Но мне ничего не нужно… такой ценой. Если я что-то должна вам, заберите обратно все, что дали, но не Саньку.

— Да ты, девушка, не то в горячке? — и Ведьма участливо склонила набок голову в двух платках. — О каких долгах речь? И разве позабыла ты уже, как десять лет назад вылезала на крышу соседнего дома о двенадцати высоких этажах? А как в лавке покупала бритвенные лезвия, и в городской бане платила за кабину с ванной, и лезвия рядом раскладывала? А сама потом думала: "Духу не хватило"?

Маргарита задохнулась и сжалась, зажмурив глаза и прикусив губы — права была старушка, подзабылся уже давний морок, далеким стал казаться, словно из другой жизни, словно и с ней то было, а она про саму себя кино смотрела, но не документальный фильм, где она — это она сама и есть, а будто актриса, на нее похожая, ее жизнь изображает… Так старательно гнала от себя те страшные воспоминания, что удалось-таки прогнать их далеко — подзабылись…

— Это хорошо, что подзабылось, — одобрительно кивнула Ведьма. — С тяжким грузом жить тяжко… — и вздохнула вдруг надрывно. — А я вот… будто вчера… — глаза ее застыли, устремленные в пространство, и она покачнулась, словно теряя равновесие, но тут же выпрямилась и взгляд ее прояснился. Звонким молодым голосом, чеканя слова, она произнесла: — Ничего ты мне не должна и дочь у тебя забирать я не буду и того делать не мыслила ни единого мига. Веришь ли моему честному слову?

— Верю… — пролепетала Маргарита, слабея в коленях.

— Ну, а коли веришь, то заходи, чайку попьем. Ты вон застыла уж вся.

И посторонилась, пропуская гостью. Отказаться было невозможно, к тому же Маргарита начинала уже дрожать крупной противной дрожью и, боясь прикусить язык, сцепила зубы так, что не могла уж вымолвить ни слова. Молча прошлепала она в избушку, волоча сумку.

Внутри избушки ничего не именилось: так же пучки трав висели под потолком и на стенах, печь дышала сухим теплом, на том же месте стоял окованный железными полосами сундук, небольшой стол у маленького окошка с ситцевой занавеской в цветочек так же был покрыт небеленым полотном с вышитыми петухами, и на столе горела в черепке, обтянутом церковной парчой, свеча.

Маргарита опустилась на тот же табурет, чувствуя себя так, словно из тела у нее вынули кости, и прислонилась к стене. Собачка свернулась клубочком у печи. Сова уставила на гостью круглые желтые глаза, будто говорила: "Это еще что такое?" Черная кошка спрыгнула с печи с громким мяуканьем и устроилась у гостьи на коленях. Чем-то сладким пахло в избушке, то ли медом, то ли корицей. Тепло обволакивало и баюкало, но сознание неожиданно прояснилось и Маргарите захотелось поговорить с Ведьмой, страха перед которой она не испытывала даже теперь, зная, что это — Ведьма, которая может ВСЕ, хотелось поспрашивать ее, но рот не раскрывался, будто судорогой челюсти свело.

— На-ка вот чайку свеженького, с медом, — и хозяйка поднесла ей к самому лицу ту же чашку, что и в прошлый раз.

Маргарита приняла в обе ладони тонкий горячий фарфор, с наслаждением согревая пальцы, и сквозь зубы попыталась потянуть темную ароматную жидкость, пахнущую чем угодно, но только не чаем с медом, обожгла губы, вскрикнула — и словно очнулась от дурного сна. Чашка наполнена была не до краев и потому не расплескалась. Ведьма сидела напротив перед такой же точно чашкой и тихо смеялась:

— Вот и хорошо, вот и оттаяла… Я вижу, ты многого еще не поняла, так что объясню. Ничего ты никому не должна, потому как ни у кого ничего не просила, даже у меня. Красивой ты всегда была, только не замечала этого, а курить стала меньше, а тело тренировать стала больше — вот и лишнее согнала и волосы заблестели. Богатство ты заработала, пойдя туда работать, где твои знания и умения оценили, да и не такое уж оно и богатство, это тебе только кажется. Ну, а слава — слава у тебя еще впереди. Не с неба все свалилось, никто тебе ничего не подарил, сама заработала. Нет за тобой долгов. Ты еще тогда за все наперед расплатилась, когда новорожденную дочь круглой сиротой не покинула…

Маргарита поставила чашку на стол, не в силах ни пить, ни удерживать ее в руках:

— Отчего же я тогда палец этот увидела? И голос?..

— А это, как вы теперь говорите, твое подсознание было. Ты боялась все, в себя не верила, все казалось тебе, что не с тобой это происходит, что не достойна ты благополучия этого, счастливой быть страшишься. Вот и примерещилось.

— Значит, я зря убежала?

— Зря — да не зря.

— Я сумашедшая?

— Нет. Ты устала. Отдохнуть тебе надобно.

— А ярл? Ой… Я потеряю его?

— Нет…

Маргарита гладила мурлыкающую кошку, стараясь держать глаза открытыми и не заснуть, упав головой на стол, хотела спросить еще что-нибудь, но табурет уже плыл куда-то, качаясь, подобно плоту на волнах, а голос Ведьмы звучал ласково, словно она пела колыбельную младенцу, которого ей не выпало счастья иметь, и голос это баюкал и усыплял странным сном, который сон только наполовину, словно смотришь на себя со стороны и думаешь: я ли это?..